— А ты, дядя Андрей? С тобой нельзя?
— Возможно, мне придется уехать и я не смогу тебя с собой
взять.
— На войну? Ты на фронт уйдешь? Немцев бить?
— Нет, Настенька, не на фронт. Так выходит, что это не моя
война. Мне туда нельзя. Но тебя я не оставлю, это я обещаю.
— Так ты, наверное, разведчик, дядя Андрей? Я никому не скажу, я
понимаю, что это тайна. Вон как ты ловко того фашиста в лесу
прибил!
— Настя, о том, что было в лесу, нельзя говорить никому. Совсем
никому. Кто я, тебе знать нельзя. Сама сказала, что это тайна. Так
что разговоры об этом закончим раз и навсегда. Понятно?
— Да. Честное пионерское, дядя Андрей, никому ни слова!
Могила!
— Надеюсь, обойдемся без могил. Но, Настя, ты должна запомнить:
по дороге может случиться всякое, возможно, мне придется и с
советскими людьми драться и даже стреляться. Ты не должна ничему
удивляться и делать только то, что я скажу, что бы там другие не
говорили. Я — твой командир и ты слушаешься только меня.
Понятно?
— Понятно. Как в рассказе «Честное слово»?*
— Как в рассказе «Честное слово».
— Договорились.
И тут впереди что-то хлопнуло, машина резко остановилась,
хлопнула водительская дверь и из кабины, ругаясь, вылез Адам.
— Что там, Адам Геронимович?
— Радіатор лопнув, витекло все за хвилину. Тепер треба шукати,
де лагодити його. Приїхали.
— Надолго? — спросила Настя.
— Я буду чекати, коли хтось відтягне мене на ремонт. А ви йдіть,
Чебоксари, ось вони, — он махнул в сторону.
Чебоксары и вправду начинались через каких-то сто метров. И
Андрей с Настей, собрав свои пожитки, опять отправились пешком в
очередной город.
Марина
Ночь прошла почти без сна — ноги не давали покоя. Ножная ванна
(если так можно назвать таз с горячей водой, которую время от
времени подливал Мур) помогла ненадолго. С утра, позавтракав (даже
не запомнила, что и ела) долго разговаривали с сыном, когда
переедут в Чистополь и решили — завтра. Мур, обрадованный
новостями, пошел к друзьям, которых завелось у него здесь без
числа, а Марина, закутав ноги кусками старой серой шали, сидела без
движения на кровати, пытаясь отвлечься от грызущей и не дающей ни
секунды отдыха от себя, боли. Хозяева ушли куда-то, благословенная
тишина прерывалась только редкими голосами женщин, идущих к
портомойне** на стирку.
Ближе к полудню в дом зашла девушка, Нина, как она
представилась. Дом будто сразу заполнился ею, сколько энергии от
нее исходило: