Лысый сыпал своими дурацкими вопросами с частотой метронома.
Слева и чуть позади него тарахтела девка-персиянка, кажется,
переводя всё дочери Хана.
Наконец, Нурислану надоело слушать "в одно ухо":
- Ты правда считаешь, что вы – жильцы на этом свете? – он
пренебрежительно обвёл взглядом присутствующих, не смотря на
собственное положение. – После всего этого? Передача провинции шаху
– тайна не моя. И не того, кто мне отдаёт приказы. Вы себя
похоронили в тот момент, когда только сунули нос в это
дело…
- Можно подумать, иранский Шах, придя на эти земли, с нас бы
пылинки сдувал, - весело фыркнул лысый. – А так мы ещё посмотрим,
чем окончится…
- Я закончила, - неожиданно перебила мужчин персиянка на
столичном туркане. – Он повторяется. Мысли по третьему кругу. Я
дважды перепроверилась…
А Нурислан в этот момент с ужасом понял, что менталистом был
не лысый здоровяк, которому, даже судя по его роже, таковое
действительно было не по чину.
Менталистом была эта персиянка, которую до самого города
именно поэтому и гнали слуги Шаха, бесславно закончившие свой путь
на базарной площади (судя по всему).
Кстати, если это так, то это во многом объясняло некоторые
вопросы взаимоотношений с «коллегами» из Ирана: если девка имела
возможность видеть мысли напрямую…
Простак-Хуссейн, конечно, и партнёром, и противником был
достойным. Но некоторые его крайне нестандартные ходы и решения
теперь получали твёрдое и разумное объяснение: он просто
з н а л, о чём думали его
собеседники.
В какой-то отчаянной досаде Нурислан взделся на ноги
малоизвестным обычным людям прогибом со спины. Это ему бы никак не
помогло со здоровяком, но лежать и ничего не делать было
невыносимо.
Ноги ему оставили несвязанными. Оттого он с удовольствием и
с оттяжкой врезал подъёмом стопы между ног пуштуну.
Старый дед, на удивление, на редкость живо скрутился вдоль
воображаемой вертикальной линии и хороший удар бессильно пришёлся
вскользь по бедру.
Старик-пуштун отмахнулся на противоходе длинным кинжалом,
зацепив горло Нурислана лишь самым кончиком. Разваливая, впрочем,
трахею; перерезая крупную артерию.
- Как всегда, шайтан! - это были последние слова
старейшины-пашто, которые уловило затухающее сознание
Нурислана.
Сразу после смерти
Нурислана.
- Чего кипятишься? – деликатно
посмеиваясь, пытаюсь успокоить Актара, мечущегося внутри шатра от
стойки к стойке, как хорёк в курятнике. – Разия всё успела! Знания
его у нас, а больше с него и взять нечего.