Визгины и другие - страница 18

Шрифт
Интервал


Новые веяния в обществе ставили и меня, ученика 9-го класса, перед ситуацией интенсификации своего политического мышления. Я не был ни коммунистом, ни антикоммунистом. Прислушиваясь к разноголосице оценок и убеждений, впитывал разнообразие мнений и привыкал к его неотменимости и естественности. В конце концов, не политика с ее «убеждениями», а творчество с его «эстетикой» – вот что действительно увлекало меня.

Младшая мамина сестра, Антонина, родилась, как можно предположить, в 1913 г. Была она, говорила мама, красавицей. Сохранилась фотография, где Тоня сидит, поджав ноги, в ряду своих школьных сверстников. Густые темно-русые волосы, прямой взгляд как бы несколько исподлобья (похоже на выражение глаз нашей бабушки). В 1929 г., на шестнадцатом году жизни, Тоня умерла от цереброспинального энцефалита, который передается укусами клещей.

Наши родители

Бирюковско-федоровский союз привел к тому, что на его «стволе» возникла новая веточка – Екатерина Михайловна Федорова, наша мама. Родилась она 24 ноября 1909 г. в деревне Печищи, о которой уже много говорилось. Я могу сейчас лишь мозаически обозначить отдельные моменты жизни мамы. Охватить ее жизнь единым взглядом я не в состоянии уже только по той причине, что не в силах оторвать ее жизнь от своей – ее жизнь продолжается в нас, ее детях, и в наших детях, в ее внуках и правнуках. И это не банальные пустые слова, а сама реальность жизни. Вычленить отдельное, совершенно независимое от родовых потоков лицо мы не в состоянии. Требуется насилие, искусственный разрыв живых связей, чтобы эту операцию произвести.

Многое, что рассказывала мама (а рассказывать она любила и умела, с особенной любовью вспоминала о старой жизни после того, как умер отец, которого она совсем недолго пережила), забылось или, точнее, как бы покрылось туманом, уверенно преодолеть который теперь уже вряд ли возможно. А фотографий, писем и других документов, свидетельствующих о прошедшей жизни, за эти многие годы поубавилось по разным причинам, главной из которых является время, «жерлом» которого, по слову Державина, пожирается все в этом мире:

Река времен в своем стремлении
Уносит все дела людей
И топит в пропасти забвенья
Народы, царства и царей.
А если что и остается
Чрез звуки лиры и трубы,
То вечности жерлом пожрется