Спать под звуки любовных утех, раздающихся из спальни сестры, она сперва не могла. И думала, что никогда не сможет. Но прошел всего месяц, и измученная девочка научилась засыпать в любом месте, в любом положении. Наверное, если бы у нее прямо над ухом играли музыканты, а рядом маршировал полк римских легионеров, она бы все равно могла спать.
Один раз, почти в самом начале своего правления, сестра потребовала, чтобы Клеопатра причесала ее.
Конечно, девочка не сдержалась и больно дернула «любезную сестрицу» за волосы.
И конечно, была наказана.
Ее вывели на задний двор и дали плетей. При этом присутствовали придворные – человек тридцать. Кто-то наблюдал за экзекуцией с откровенным любопытством, кто-то стыдливо отводил глаза: все-таки девочка была дочерью царя, пускай и бежавшего, и всегда сохранялась вероятность, что царь этот при помощи римских копий вернет себе трон.
Клеопатра не проронила ни звука, вцепившись зубами в собственное запястье и прокусив кожу до крови. Ничего. Ничего. Главное – сдержаться сейчас, а шрамы исчезнут… А если не исчезнут, она станет носить браслет, из-под которого их не будет видно. Когда станет царицей. Она станет царицей, и все, кто сейчас глумится над ней, будут наказаны.
Наконец, наказание завершилось.
Она поднялась; растерзанная одежда не прикрывала тела, но девочка и не пыталась прикрыться.
– Теперь я равна тебе, о моя царственная сестра! Я младше тебя, но уже получила столько же плетей, сколько и ты! – голос ее раздавался звонко и громко. Придворные застыли. Лицо Береники стало серым.
– Только у отца хватило жалости к тебе, чтобы не выставлять твою неприглядную наготу напоказ и не позорить царскую дочь. А у тебя не хватило… Что же, это говорит о том, что тебе никогда не стать настоящей царицей.
Взбешенная Береника, задыхаясь, схватилась за ожерелье, украшавшее ее шею; крупные жемчужины посыпались на мраморные плиты.
Кто-то подошел сзади и настойчиво – но и довольно аккуратно – потащил Клеопатру прочь.
Она лежала на тюфяке плашмя. Больше всего сейчас ей хотелось заплакать. Нет, неправда: больше всего ей хотелось умереть, чтобы не чувствовать этой боли, как будто прямо на спине у нее горит костер.
С другой стороны, она хотя бы не в покоях своей сестры. И тюфяк другой – почище и потолще. И свет в глаза не бьет – окна затемнены. Или, может, просто наступила ночь? Хотя в комнате не совсем темно, несмотря на то что светильник не горит.