Все эти люди, кроме Ладлоу Фаулера, знали меня только со слов Скотта. Я привыкла, чтобы меня оценивали по моим реальным поступкам: я могла контролировать, что делаю и с кем, и когда решала действовать, была готова к любым последствиям. Но одному Богу известно, что Скотт наговорил обо мне после нашего расставания. Он мог рассказать кому угодно из друзей или всем сразу, что я капризная девчонка, которая дала ложную надежду, потом растоптала все его чаяния, затем снова окрутила и наконец заполучила его. У любого есть хотя бы одна знакомая пара, в которой бедняга-мужчина откровенно увяз и несчастен. Если принстонская компания видела меня такой, я должна была это исправить. И я не потерплю, чтобы они считали меня Розалиндой. Пусть незнакомцы думают что хотят, но эти парни были Скотту как братья.
Я буду с ними само обаяние, и буду мила со Скоттом, и позволю ему купаться в лучах заслуженной славы. Они сами увидят, несмотря на все прежние рассказы Скотта, что между нами царят искренняя любовь и взаимное уважение. Сара Хаардт будет мной гордиться.
Я выбрала темно-синее шифоновое платье, которое Скотт однажды заметил в витрине магазина. Он сказал, что все, что я привезла из дома, выглядит слишком провинциально по сравнению с нарядами нью-йоркских женщин. Да я и сама это замечала. Так что как ни странно было принимать от мужчины модные советы, если я собиралась стать женой известного автора – и пользоваться при этом дурной славой, мне нужно было выглядеть соответственно. Я распрощалась с повседневными хлопковыми рубашками и простыми юбками. Теперь я носила более тонкий хлопок – и шелк! Я оголяла ляжки. У меня были причудливые шляпки, кожаные перчатки и туфли четырех разных цветов.
Конец ознакомительного фрагмента.