Вот так и ушли они из моей жизни, оставив о себе светлую, щемящую память.
– Жалко тебе, дочка, Кузьмина?
– Жалко…
Он привычно взмахнул кнутом, конь побежал быстрее: домой не из дома. Проворнее завертелись и затарахтели колеса. Знает ли безотказная животина, что через пару дней у него будет новый хозяин – Тялох, отец уже и задаток получил. А Тялох – не отец, уж если замахнется кнутом, то ударит, не пожалеет. Видела я, как Тялох безжалостно бил своего коня, когда телега с дровами завязла в грязи. Вот так же будет бить и нашего. Жалко коня, жалко отца. Он задумался. Как же мой папка постарел, четче обозначились скулы, глаза запали, седая щетина топорщится стерней на его лице. Поняла я: одолевают отца невеселые думы. Как-то все устроится на новом месте, повезет ли с жильем, работой? Да дал бы Бог благополучно довезти семью до поселка…
Через два года на стекольный завод приехал бабаедовский Бронька Вольгин. Он рассказал нам все деревенские новости. Отец спросил:
– Ну а про Атрашкевичей из Кузьмина что слыхать?
– А худо слыхать. Раскулачили их, забрали у них дом и все остальное – скот, хлеб, одежду. Все подчистую. А их самих с малыми узелками посадили в казенную телегу и увезли, кто знает куда…
Мама сцепила на груди руки, с болью в голосе спросила:
– Господи! За что же их, таких трудяг, таких старых?
Сама смотрит на Броньку, ждет, надеясь, что Бронька ответит: он же должен знать, раз комсомолец. Но Бронька, потупив глаза, молчал: он больше ничего не знал про стариков Атрашкевичей. Увезли на казенной телеге с малыми узелками – вот и все!