— Я же просила
тебя — не надо так сразу! И встань уже, не позорься.
Только тогда
Мира узнала Сергея Николаевича. Злость на маму, стыд за свой визг,
сама ситуация, будто взятая из похабного анекдота — захлестнули её
горячей волной. Она выскочила из кухни, надела попавшиеся под руку
вещи, вырвалась на улицу без денег и телефона, и весь день бродила
по городу. Кажется, был дождь со снегом, но Мира их не замечала. Её
сжигала ненависть к родителям. Как они могли вести свои игры за её
спиной? Как моли делать вид, что у них всё хорошо. Замечательная,
крепкая семья! Лицемеры! Лжецы! Они предали её. Оба
разом!
Уставшая, голодная, продрогшая, она
вернулась домой глубоко за полночь. Мама встретила её в
прихожей.
— Он ушёл, —
сказала она, виновато заглядывая ей в глаза.
Мира молча
оттолкнула её плечом и прошла в свою комнату. А на следующий день
слегла с ангиной. На две недели в доме восстановилась прежняя
жизнь: даже папа вернулся, хотя и спал не в спальне, а на диване в
гостиной. Но Мира видела, что всё это иллюзия. Никогда больше не
будет, как раньше. Пропало что-то важное, настоящее. То, что делало
их семьёй. И Мира понимала, что им никогда не удастся это
вернуть.
Но сейчас
прежние обидки казались раздутыми и надуманными. Сейчас важным было
одно: раньше достаточно было сесть в автобус — пять часов, и ты
дома. А на электричке и того быстрее. А теперь — всё. И не
существовало такого автобуса или поезда, на котором бы можно было
вернуться.
Она проснулась
от бьющего в лицо яркого света. Как-то солнечные дни в городе
затянулись. Мира так привыкла к дождям, что когда солнце
задерживалось больше, чем на неделю, чувствовала лёгкую панику. Она
прикрыла глаза рукой, подумала, надо бы встать и задёрнуть штору,
но вставать было лень. «Когда у меня будет своя хата, первым делом
поставлю рольшторы, — подумала Мира, переворачиваясь к стене. — И
для белых ночей незаменимы. Эх, когда только она будет,
своя?»
Кто-то
погладил её по голому плечу. Мира вздрогнула всем телом и
повернулась. Рядом с кроватью стоял страж, приносивший ужин. По его
лицу гуляла похабная улыбка. Мира окончательно проснулась,
судорожно натянула одеяло до подбородка. Они со стражем были вдвоём
в тесной полутёмной комнатушке, а ослепительным питерским солнцем
оказалась горящая масляная лампа.