Мы, питомцы, питались роскошнее
хозяев.
Прости меня, сестренка. Прости за то,
что мне дышит в лицо аромат нежной фриттаты с лобстером, когда тебе
наливают детдомовскую жидкую похлебку из общего бидона.
Веселье вскоре стихло. Облепленные
едой фабрикоиды не вытирались, так и нависали над столами
неподвижными грудами ароматных вкусностей.
Я кинул себе в тарелку кусок пиццы.
Но Мана выхватила у меня тарелку и толкнула другую, с белковой
кашей ананси.
– Мана, ты опять, – протянул я. Вот
всегда она так.
Дарсис посмотрел на меня. Хмурый
ананси служил в Гарнизоне и редко бывал в Центре. Мои реплики явно
были ему в новинку. Бронзовые щеки Маны слегка покраснели. Девушка
дернула длинную кудряшку двумя пальцами. Волновалась, значит. Ох,
сейчас начнется.
– Мануэла я! Сколько повторять? –
крикнула Мана. – Мануэла Габриэла Орейро Алмейда!
Я как губка всосал часть ее
горячности. Мои щеки полыхнули жаром, руки задрожали. Ну,
понеслось, мелькнула последняя спокойная мысль, сейчас тоже начну
орать. Ну спасибо, Мана.
И заорал:
– А пиццу зачем забрала? Я не Мана и
даже не Мануэла, чтобы ковыряться в этой манке!
Юля оторвалась от каши, посмотрела на
меня, на кашу, снова на меня.
– Я тоже не Мана, – сказала моя
хозяйка.
– И я, – заметил Дарсис.
Мана пнула меня под столом:
– Не манкай тут! – она махнула рукой
в сторону. – Хочешь быть таким, как они?
Круглая как оладушки ребятня
опустошала свой стол. Рядом с пухляками их стройные хозяева-ананси
выглядели тонкими как анорексичные модели в земном ящике.
По правде, я согласен был с Маной. По
правде, большинство похищенных детей в Центре так заплыли жиром,
что еле ноги передвигали. Проблема в том, что Мана категорически не
соглашалась даже на кусок пиццы. А ненасытная губка в моей голове
автоматически впитывала ее жаркий дух протеста. И в итоге я был
категорически не согласен сам с собой. Словно заболел раздвоением
личности, как Горлум.
Я крикнул:
– А что не так с теми
детьми?
Толстые ребята услышали, повернулись
к нам, а я указал пальцем на самого круглого и закричал:
– Нельзя никого оскорблять за
внешность. Это унижает прежде всего тебя самого.
Я кричал:
– Эти парни не виноваты, что их ноги
выплывают из сандалий.
Круглые ребята дружно посмотрели на
свою обувь, Мана вдруг улыбнулась:
– Серьезно?
Превратить все в фарс, рассмешить
Ману – единственный способ успокоить ее. Успокоиться
самому.