Альберт дернулся к нему, но был
остановлен твердой девичьей рукой. Маленькая хрупкая брюнетка,
стоящая рядом, приложила палец к губам, и Берт отчего-то ей
подчинился.
– Вернитесь в строй, Грэм, с вами все
ясно, – Гротт поджал губы и покачал головой. – Печально, очень
печально. А теперь все послушали меня. Два вывода, до которых вы
сами оказались не в состоянии додуматься. Первый – оцените
противника, прежде чем нападать, и оцените свои шансы. У Германа их
не было, поэтому он придумал обманный ход, на который я чуть не
попался. Второй вывод – если шансов нет и противник на голову вас
превосходит, боритесь так, как умеете. Ваша жизнь выше правил. Есть
возражения?
– Никак нет! – радостно отсалютовал
рыжий парень с неизменными очками, болтающимися на шее. – Все
предельно ясно!
– Заткнись, Рене, – прошипела соседка
Берта по строю и толкнула его локтем.
Герман ждал и терпел изучающие
взгляды сокурсников. Гротт не позволил ему вернуться в строй,
значит, испытание для него еще не закончилось. И оказался прав.
– Я поторопился выходить против тебя,
– учитель повернулся к нему. – Выбери себе соперника твоего уровня.
Как насчет…
Он заскользил взглядом по нестройному
ряду, заставляя учеников краснеть, бледнеть и покрываться
нездоровыми пятнами. Только на Берта вдруг напала беспричинная
активность. Он вытянулся во весь свой немалый рост, завертел
головой и даже пару раз скромно подпрыгнул, едва не отдавив ногу
своей соседке. Он очень хотел, чтобы Герман выбрал его.
– Меня, меня, меня… Назови меня… –
бормотал он, как заклинание, и на него уже начали нехорошо
коситься. Герман молчал.
– … Дзюн Мэй? – Гротт кивнул на
маленькую брюнетку с раскосыми черными глазами. – Ваш учитель,
Дженаро, упоминал, что у нее нестандартный стиль боя.
Герман снова проигнорировал просящую
мордашку друга, оценивая Дзюн. Потянулся к ней мысленно, ослабляя
действие кольца, и едва заметно улыбнулся. Девушка внутри оказалась
такой же хорошенькой, что и снаружи. Ровная, гладкая, как шелк,
уверенная сила, к которой хотелось прикоснуться и впитать приятную
ласкающую прохладу. Но драться с Дзюн Герман не хотел.
– Я буду биться с Кельвином.
Берт издал восторженный возглас,
разом сдав себя с потрохами. Герман наклонил голову, пряча глаза.
Его решение было продиктовано вовсе не дружеской симпатией или, как
вероятно подумало большинство, желанием выбрать противника
послабее. Судя по ощущениям – горячим и пульсирующим, как огромное
сердце – ему это было настолько необходимо, что могло пробудить
спящую память.