— Видишь, сколько нас рождено
было? И каждая, каждая должна была сотни тысяч душ спасти,
уберечь. А теперь... Теперь гляди, что ждет вас!
— и побежали перед глазами Ульянки бесчисленные старики
и дети, стоявшие на краю огромной могилы,
и накрывает их пламя, жадно глотающее тела...
И люди, бессчетное количество людей, запертых в больших
овинах, что мечутся в пламени, стараясь выбраться, младенцев
вверх из последних сил подбрасывая, в надежде спасти
кровинушку... И лица детей, изможденные, исхудалые,
исступленные, детей, кои безропотно, ровными бесконечными рядами
идут к разверстой пасти зверя, в коей горит жаркое пламя.
И вступают в огонь, и вспыхивают в нем пуком
соломы... Один за другим... Один за другим...
И плыли перед глазами Ульянки
бесконечные лица — женщин, мужчин, детей, стариков...
И звучал в ушах голос Аринки: — Вот как отмолишь
их всех, сниму проклятие. А покамест смотри
им в глаза, Ульяшка, смотри и помни... Помни...
Едва закончилось Рождественское
богослужение, упала Ульянка, простоявшая статуей, без чувств, и
седьмицу в себя не приходила. А как пришла в разум-то, словно
безумная, в храм кинулась. Упала ниц пред Господом и молитвы ему
возносила неустанно. Вот только не Господа отныне она видела пред
собою — лица людей, напрасно загубленных, что живыми глазами в
глаза ее отныне вечно глядели...
Лерка с каждым днем все больше
и больше беспокоила Юлю. Держать все время возле себя девочку
она не могла физически, и та, пользуясь каждой секундой,
когда мать отвлекалась, удирала во двор. Наблюдая
за дочерью, игравшей в дальнем конце участка, Юля
понимала, что с ней что-то происходит.
Лера вытаскивала на улицу
настольные игры, и, играя в них, вела себя так, будто она
играет с кем-то — разговаривала, протягивала фишки,
смеялась, спорила, передавала кубик... Конфеты начала таскать
во двор, хотя прежде этого никогда не делала. Особенно
жутко Юле было наблюдать, как дочь играет с кем-то
в догонялки или прятки. Она бегала по двору точно так,
словно ловит кого, или начинала кружиться словно в паре
с кем-то, вытянув напряженные ручки вперед, держа кого-то
за руки, а сама отклонившись назад... Почему она
не падала в таком положении, Юля не понимала.
На выходных, заставив дочь
помогать ей готовить, она доверила той порезать огурец.
В какой-то момент нож у девочки соскользнул, и она
очень сильно порезала себе палец. Стоявшая к ней спиной Юля,
не слыша характерного стука ножа о дощечку, обернулась.
Лерка стояла возле стола, с интересом разглядывая свой палец
и кровь, собиравшуюся на нем в крупные капли
и часто-часто капающую на частично нарезанный огурец
и доску. Девочка наклоняла голову с одной стороны
в другую, будто пытаясь найти лучший ракурс для наблюдения.
Ни боли, ни страха, присущих детям при виде собственных
ран, девочка явно не испытывала. С минуту онемевшая Юля
стояла истуканом, наблюдая за дочерью, после чего кинулась
к аптечке.