Метода имела успех. Сначала отец ругался громко, потом стал ругаться тише, а потом совсем перестал ругаться при старшей дочке. Только глазами сверкал, когда стол накрывали по всем правилам этикета, с цветами и серебряными приборами.
– Кремень-девка! – восхищался он в разговорах с собратьями по торговле. – Ей бы мужа хорошего!
– С таким приданым плохого не надо, – соглашались купцы, но сватать наследницу за своих сыновей не спешили. Знали, что на Лизавету у Прокофия Савельевича особые планы.
– Хочу, чтоб моя Лизка графиней была, – откровенничал он в подпитии. – Тю, дурни, чего смеетесь? Думаете, не сдюжит Лизка против настоящей графини? Да она ей сто очков вперед даст! Мадама манерам выучила отцу на горе. Посечь бы девку, да рука не поднимается. – Прокофий вздыхал и с размаху впечатывал кулак в деревянную столешницу. – Быть Лизке графиней! С нашими деньгами мы кого хошь купим!
Купцы поглаживали бороды, не противоречили горячему другу-приятелю. Что и говорить, Лизавета Прокофьевна – барышня видная! Хоть и забили ей голову всякой дурью вроде иностранных языков, а природной сметливости девка не растеряла. Кто распоряжается делами в отсутствие Прокофия? Лизавета. И как распоряжается! Ни один пройдоха-приказчик не смог ручки погреть!
Жаль, что Прокофию запала в душу глупая мечта. Среди купеческих собратьев Прокофий может выбрать для дочки любого жениха. Хочешь – умного, хочешь – богатого, любой за счастье сочтет. А какой граф женится на дочери торгаша? Только самый завалящий.
Лучшие московские свахи приносили неутешительные вести. Есть один, вроде подходящий, только кашляет сильно, и все больше кровью. Долго не протянет, зато титул останется.
– Не годится! – бил Прокофий кулаком по столу. – Гнилая порода! Мне чахоточные внуки не нужны!
Так же безапелляционно отверг Прокофий титулованных игроков, мотов, пьяниц и ходоков по бабам. Свахи разводили руками: где других-то взять? Какой хороший жених добровольно согласится на мезальянс?
Шло время. Братья переженились, сестра вышла замуж, а Лизавета все ждала отцовского благословения. Прокофий упрямился, но уже по другой причине: чувствовал, что стареет. И силы уже не те, и хватка не та, а дело ширится, растет, капиталы прибавляются. На кого все это оставить? Ясное дело, на Лизавету! У сыновей и половины ее мозгов нет, о младшей дочери и говорить нечего – обыкновенная баба.