Ехать к Булатному Озавир согласился сразу же: сменил синие с
серебром родовые ленты на белые посольские — и в путь. Он-то, не в
пример другим славнейшим, уже давненько подозревал, что не все в
Умгарии так ладно, как привыкли думать патриархи. Но то, что увидел
своими глазами, не просто удивило — испугало! Вдоль границы
появились укрепленные заставы, и не с парой десятков ленивых
стражников, а с дружинами в несколько сотен, с тренировочными
лагерями, где опытные воины ежедневно муштровали новобранцев. От
застав к соседним селениям потянулись дороги, а вдоль дорог уже
копошились небольшие рынки с постоялыми дворами и ремесленными
лавками. И пусть пока это лишь палатки да времянки, Озавир не
обманывался: два-три года — и на их месте поднимутся города, благо
кругом полно леса, а в умгарских селениях — плотников. Причем
разные племена заметно сблизились, научились жить и работать
сообща. И сообща же ненавидеть орбинитов, отнявших когда-то их
лучшие земли, пленивших братьев, а теперь — захвативших всю
торговлю и дерущих непомерные цены. Под самым боком республики
выросло молодое государство, жадное, злое, готовое к мести.
За первый месяц, пока посольская миссия добиралась от границы до
Сокольнича — новой столицы кнеза Вадана — Озавир отослал назад в
Орбин почти всех своих спутников, даже личного секретаря с двумя
казенными охранниками — последних, кому мог доверить секретные
донесения. Сам остался только с наемным телохранителем-ласатрином
да старым слугой, умгарским вольноотпущенником. В верности этих
двоих Озавир не сомневался — оба были многим обязаны роду Орс и ему
лично, но вот в том, что они с тем же рвением будут служить Орбину,
уверенности не было. Поэтому многочисленные пометки, записки и
измененные карты Умгарии приходилось таскать при себе.
Озавир потянулся, встал, и, накинув меховой плащ, вышел на
крыльцо. Свет ударил так, что из глаз брызнули слезы. Пришлось
зажмуриться и долго, постепенно привыкать к ослепительному солнцу
на голубом небе, к искристым сугробам и невозможно, по-весеннему
ярким краскам. Так и было: сегодняшняя ночь, самая длинная в году,
минула, и день — тут его называли днем Перелома — уже считался
весенним, праздничным. Что ж, не каждый день удается побывать на
празднике у враждебных соседей. Озавир еще раз проверил спрятанный
под мехом тубус и отправился в город.