– Нет, нет, – запротестовал я. – Я слушаю, ты говоришь об удивительных вещах.
– На сегодня уж достаточно… Вот это – камень Цавдара, – указал он на громадный продолговатый валун, край которого ушел в землю, а другой торчал в воздухе. – Спустимся вниз и окажемся у дома бабушки Тенфе.
С тропинки можно было легко ступить на этот камень. Круто вниз уходил склон, прорезанный другой тропинкой. Виднелась черепичная крыша дома старушки Тенфе, придавленная камнями.
– А кто такой Цавдар?
– Разве я тебе не рассказывал про Цавдара?
– Нет. Я впервые слышу это имя.
– Не может быть!.. Тогда смотри на него. – Он посмотрел на небо. Над нашей головой выписывал круги тот самый орел, которого я впервые увидел, когда перебрался на эту сторону Большой реки. – Он и есть Цавдар. Это я его так назвал… На козлят старухи Тенфе когти точит…
Я наблюдал за полетом орла, не отрывая от него глаз, и сам тоже сделал круг на месте. Я видел его по-другому. Не то что вблизи, орел-то находился высоко в небе, но прозрачно-чистая голубизна неба словно приближала его к нам. «Как было бы хорошо, если бы я был этим орлом, Цавдаром, – подумал я. – Я увидел бы Красную гору сверху, ее другую сторону, место слияния Большой реки с Срединой рекой[23], как на ладони предстали бы передо мной противоположные отроги Шалбуздага и горы Келет…» Я знал, что за Красной горой находится гора Шахдаг, я мечтал увидеть ее, так как говорят, что она расположена в самом центре Лезгистана, потому ее назвали Шахдагом: как шах, вознеслась она над землей лезгин, над остальными горами, полями, лугами, реками, родниками и живущими на этой земле людьми. Я завидовал Цавдару. У него есть возможность все видеть, вот почему он так горделив и спокоен, уверен в себе.
– Эй, парень, спускайся на землю! На небесах ничего не найдешь. Если что и найдешь, то только на земле. – Дядя Шах-Буба дергал бутень, обрывал и бросал верхушки, а мясистые корни клал в карман.
– Возьми, ешь, – сказал он, доставая бутень из кармана. Дергай сам. Их сейчас только и отведать, пока не затвердели. Недели через две ты бы таких уже не ел.
С мыслями, которые все еще парили в выси вместе с Цавдаром, я принял от дяди Шах-Бубы корнеплоды и положил себе в карман.
– Дергай, дергай! – сказал он. – Дергай и себе, и старуху Тенфе угостим. Она уже не может сюда подняться.