– Увезти её в Париж и лечить!
– Да, – кивнул Никола, – здесь у нас какое лечение… на всю округу один врач, да и тот ветеринар… Ты поживи у нас несколько дней, – сочувственно глядя на него, предложил он, – пусть Антуанетта привыкнет к тебе, а там я вас отвезу.
– Хорошо. Я пойду к ней, – поднялся Доре.
– Иди, – тоже поднимаясь, согласился мужчина, – обедаем мы поздно. Ты ещё успеешь… только не пугай её.
– Да… конечно… я всё понимаю, – сглотнул застрявший в горле ком, подтвердил Доре.
Он нашел её на том же месте, всё так же спокойно сидящей на сером, покрытом высушенными лишайниками, камне.
– Антуанетта, – чужое имя неприятно царапнуло горло.
Этьена повернула голову, неторопливо улыбнулась.
– Можно мне сесть рядом?
Не дождавшись ответа, Жан подчеркнуто медленно, чтобы его движение не вызвало неприязни, присел на соседний камень.
– Закат, действительно, очень красив.
Девушка спокойно отвернулась.
«Вот мы и встретились… ты совсем не изменилась… Ты, и не ты…» Желание обнять, прижать к себе было настолько сильным, что Доре сунул ладони между колен, и до боли сжал.
«Как же так?… Девочка моя… Что же мне теперь делать?»
Опасаясь потревожить её своим слишком навязчивым вниманием, он тоже развернулся лицом к закату.
Дневная жара уже спала. Далеко под обрывом медленно и почти бесшумно шевелилось море, выбрасывая на узенькую полоску галечного пляжа полупрозрачные, отороченные белым кружевом волны.
Завороженный мягким шелестом воды, он не заметил, как медленно ослабла пружина скрутившей его боли, постепенно впуская в душу умиротворяющую красоту наступающего вечера.
Солнце, незаметно подкравшееся к кромке горизонта, до ярко-бирюзового оттенка высветлило небо, сочными малиновыми мазками подкрасило нижнюю часть облаков икрасно-золотыми шевелящимися бликами опрокинулось на воду. Прямо над головой повис крохотный, трогательно-прозрачный ломтик новорожденного месяца.
Ветер стих. Казалось, солнечный диск, как привередливая красавица, прежде чем войти, осторожно пробует ножкой воду.
Казалось, мир распадается на две неравные части. Впереди ещё цвело закатное великолепие дня, но за спиной уже наливались вечерней синью поздние весенние сумерки. Море, словно расплющиваясь под весом солнца, покорно прогнулось, уступая ему дорогу и в то же время коварно слизывая с его донышка капли оплавленного золота.