- Наш это солдат, - с трудом прорывая комок в горле, сдерживая крик
и маты, как можно спокойней произнес я, - Семенов из саперов,
пропал в "Северном" на разминировании. Нашел его военный билет на
одном из стрелков.
Бойцов как током ударило, они начали суетиться вокруг Семенова,
бережно снимать с креста, при этом старались не повредить его,
обращались как с живым, перешептывались, чтобы не разбудить, а у
самих слезы капали и капали, мешая работать. Я отвернулся, достал
пачку сигарет, закурил, жадно затягиваясь, загоняя клубок дальше
внутрь. Искоса посматривал, как продвигаются дела. Когда сняли
Семенова с креста и из валявшихся рядом тряпок и досок соорудили
что-то вроде носилок, уложив на него мученика, я сказал:
- Клей, выходи на "коробочки", пусть подъедут поближе, передай, что
несем "груз 200"... Наш "груз 200".
Я пошел впереди, проверяя дорогу. Бойцы осторожно, обращаясь как с
раненым, несли Семенова на носилках. Замыкал шествие Клей,
нагруженный радиостанцией и остатками того оружия, которое мы
обнаружили у духов.
Выйдя из подъезда, мы погрузили тело в отсек для десанта и поехали.
По себе я чувствовал, что сейчас горе тому духу, кто попробует
высунуть нос на нашем пути. Для подтверждения своих мыслей я
оглянулся и увидел у бойцов такие же страшные пустые глаза, как и у
меня самого, только пылает внутри огонь мщения и ничего больше - ни
одной мысли, пустота. Крови, крови, крови хочу, чтобы излить свою
ярость, чтобы под прикладом треснул череп, под ботинком хрустнули
ребра. Костяшками пальцев пробивать и рвать артерии, заглянуть в
глаза перед смертью и спросить его, ее, их: "Зачем ты, падаль,
стрелял в русских?"
Ну, держитесь, суки, не будет вам пощады, никому не будет, ни
старикам, ни детям, ни женщинам - никому. Правы были Ермолов и
Сталин - данная народность не подлежит перевоспитанию, лишь
уничтожению.
БМП, как бы чувствуя наше настроение, рвались вперед, двигатели
работали ровно, без перебоев, периодически окатывая нас жирными
выхлопами несгоревшей солярки, добавляя к нашему черному виду некий
щегольской глянец. Но глаза не переставая пылали безумным огнем,
требуя мести, и не было в этот момент в душе места для трусости, не
было желания убежать. Наверное, именно в этом состоянии человек
ложится на амбразуру, чтобы своей жизнью спасти другие. Желание
мести перерастает в заботу о ближнем, находящемся рядом с собой,
появляется чувство самопожертвования ради других.