Нехороший взгляд Волха уперся в переносицу князю:
– А если я скажу «нет»? Я сильней тебя, князь, и сильней твоей дружины. Разметаю по бревнам тын, стопчу твоих воев и уйду себе в лес с сестрой твоей на плече… Что поделаешь?
Низкий голос Бориса был тяжел, словно молот:
– Не уйдешь. И не скажешь.
Волх ссутулился, наклонил голову, сжал пудовые кулаки… На какой-то момент Борису показалось, что битва все-таки будет. Но вот тяжелые плечи поникли:
– Хорошо. Приму крест. Но и ты, князь, обещай, что пройдешь со мной по лесу в ночь перед тем, как я в церковь отправлюсь. По рукам?
Князь ударил ладонью о широкую, как подушка, десницу. Тут же Волх отпрыгнул назад, кувыркнулся и взмыл вверх серым соколом. Никому из дружинников, к счастью, не взбрело в буйну голову пальнуть вслед. Разом ослабнув, князь приказал Давыду Путятичу расставить караул и побрел в девичий терем. Исстрадавшаяся Зоя металась по горнице, мало не обезумев. Борис обнял ее, как в детстве, удержал вырывающееся, горячее тело, неловко чмокнул в золотую макушку:
– Все хорошо, Заюшка. Жив твой сокол, целехонек. Бог даст – и свадьбу сыграете.
В распахнутых глазах Зои попеременно сменились недоверие, испуг, радость:
– Правда, брат?
– Да. Счастлива будешь, любит он тебя крепко.
Зоя тут же заплакала. Бабий глупый обычай: горе в дом – надо слезы точить, счастье в дом – тоже соленой росой умоешься. Князь машинально гладил сестру по мягким, пахнущим мятой кудрям и думал об одном – как бы не упасть прямо в горнице. Поединок со змеевым сыном забрал все силы. Он передал Заюшку на руки сенным девушкам, кое-как спустился во двор и побрел в свои покои. Верный Боняка выскочил, словно таракан из подпечья, князь заплетающимся языком поблагодарил раба и уснул, не дождавшись, пока челядинцы снимут с него перепачканные мокрой глиной, тяжелые сапоги. Из глухого сна князя вырвал перепуганный отрок:
– Князь-батюшка, ступайте поглядеть, что за городом деется!
… Значит, не приснилось. Сонный Борис даже не стал обуваться. Он вышел со двора, поднялся на тын у ворот – и слова молитвы сами легли на губы. Раз за разом князь повторял «Отче наш», вперив взгляд в черный вспученный холм, из которого поднимался белоснежный, словно младенческий зуб, первый зубец новой крепости…
Отец Викентий поспешил князю навстречу, едва Борис вошел в церковь. Кроткий старый священник был смертельно напуган, у него тряслись руки. Он бормотал что-то о гонце в Лавру, молебствии и защите от дьявольских козней. Узнав, что беса привадила Зоя, пообещал отлучить ее вместе с семейством от церкви. А услышав про княжью просьбу, и вовсе пришел в неистовство, затопал ногами и закричал слабым голосом, что без патриаршего благословения о таком святотатстве, бесовской пакости и помыслить-то грешно. Упираясь ладошками в княжью грудь, старик вытолкал Бориса из церкви и громко захлопнул за ним дверь.