– Ничего дурного я в том не вижу, – пыхтит мистер Бэкбридж. – Всяк сверчок знай свой шесток…
– Не скажите, мой добрый сэр! – перебивает его человек искусства. – Конечно, Теннисон писал, что «он создан для меча, она же – для иглы»[12], да и Патмор[13] соглашается с этим сужением, но…
Мистер Адлер цитирует какое-то стихотворение об ангеле в доме, а мсье Дежарден… а его уже и след простыл. Некем мне полюбоваться.
Мужчины продолжают вести разговор уже поверх моей головы. От литературных вопросов они перешли к теме более насущной – к войне во Франции. Все сходятся во мнении, что пруссаки – это гунны наших дней, а Бисмарк не успокоится, покуда не вырежет у девы Марианны фунт плоти. О войне мне есть что сказать, ведь я тут единственная, кто своими ушами слышал грохот канонады. Мне неймется вставить хоть словечко. Если говорящий подносит бокал к губам, я с разгону вклиниваюсь в беседу, но всякий раз меня мягко, но настойчиво оттесняют в сторону.
– Ради Пресвятой, флиртуй с ними, – бросает тетя, проходя мимо. – Тебя послушать, так ты устраиваешься военным корреспондентом в «Таймс»!
Легко сказать – флиртуй!
Вокруг пуфика Ди, как у трона, толпится восторженная свита. Один из обожателей держит вазочку с подтаявшим мороженым, другой поднимает веер, оброненный, кажется, уже третий раз за вечер. Дезире что-то рассказывает, оживленно жестикулируя. Глаза искрятся ярче, чем хрустальные подвески на люстре.
Замечаю, что к свите Дезире только что примкнул Марсель Дежарден, и чувствую тупой укол в сердце. Неужто ревность? Но ревновать можно лишь того, кого по-настоящему любишь. Значит, просто зависть. Нещадно давлю это чувство, как пиявку, присосавшуюся к ноге. Мне ли, выросшей в холе, с момента рождения завернутой в шелка, завидовать Дезире? Пусть и она порадуется, наконец. Это ее дебют. Мой-то уже состоялся.
– А каких авторов вы любите, мадемуазель Фариваль? – задает вопрос мистер Эверетт.
Разве он еще здесь? Другие ушли.
– Что, простите? – Я сбита с толку. Он перешел на французский, а мне требуется время, чтобы привыкнуть к его акценту.
– Мистер Адлер задался целью выявить пробелы в вашем образовании, но тем самым продемонстрировал скорее свои дурные манеры, чем вашу неосведомленность. Если бы вы говорили о литературе французской, уверен, он остался бы в дураках. Так вы ответите на мой вопрос?