Я очень гордилась собой за то, что вышла на сцену и хорошо исполнила номер.
История Елизаветы
Меня зовут Елизавета, я переводчик, мне 44 года. Родилась в Ленинграде, живу в Германии.
Тест показал, что я люблю себя на 70 %.
Оставшиеся 30 % мне мешает добрать внутренний поток ругани, которым я осыпаю себя с утра до вечера. Я решила изменить негативный монолог на более дружеский и понимающий и удивилась тому, как это придает мне сил и решительности! Я-то думала, что руганью мотивирую себя.
Самый счастливый день в моей жизни случился 3 августа 2007 года.
Я лежала в больнице: мне предстояла простая операция в прекрасной, светлой, надежной немецкой клинике. Наступила пятница, у всех было хорошее настроение. Мой хирург в понедельник уходил в отпуск, поэтому радовался больше всех. Операцию провели довольно быстро, и уже вскоре я лежала в палате и отходила от наркоза.
Через некоторое время я почувствовала: что-то не так и, приподняв одеяло, увидела, как через шов сочится кровь. Нажав на кнопку звонка рядом с кроватью, я вызвала нянечку. Она пришла, посмотрела и сказала: «Ничего страшного, не волнуйтесь. Такое бывает после операции. Сейчас скажу, чтобы вам перестелили». И ушла, что-то напевая.
Я ждала, засыпая и просыпаясь, что кто-то сейчас придет и поможет мне, перестелет эту неприятную липкую простыню, как вдруг почувствовала… что-то вроде рефлекса. Знаете, вот перед тем, как чихнуть или заснуть, ты чувствуешь – сейчас, сейчас это произойдет.
Я поняла, что сейчас умру.
У меня хватило сил, чтобы поднять руку и еще раз нажать кнопку звонка. Когда нянечка пришла, я не смогла уже ни открыть глаза, ни ответить ей. И тут началась страшная суета и беготня. Как бы сверху я видела эту муравьиную сутолоку, и меня охватила невероятная нежность и любовь ко всем людям, суетившимся вокруг. Меня быстро повезли обратно в операционную, по каким-то бесконечным коридорам, как по лабиринту. Я узнала позже, что во время операции была задета вена, и никто этого не заметил.
Дежурившие в операционной медсестры как раз открыли коробку с пиццей, пахло очень вкусно, и царила атмосфера отдыха после тяжелого трудового дня, а тут привезли меня. Волна любви и сочувствия охватила меня, и я начала говорить этим людям о том, как мне жаль, что они не смогут спокойно поесть, что им придется возиться со мной. Они смотрели на меня круглыми потемневшими глазами, а медсестра, пытавшаяся поставить мне капельницу трясущимися руками, сказала тихонько: «У вас же давление тридцать на семьдесят… Как вы еще можете говорить?!»