Любимый кобель кайзера, Дахс,
черно-палевой масти крупный, упитанный, лоснящийся такс, тоскливо
поскуливая и слизывая с носа капельки обильно выступающей крови,
втиснулся крупом под ноги своему хозяину. Канцлер Бюлов,
гофмейстерина, и братья Эйленбурги, вытянувшиеся, словно гренадеры
на имперском смотру, кто как мог, вжимались задами в стенки, пряча
руки в карманах или за спинами. А в самом конце коридора, укрывшись
за расправившим плечи «а-ля поручик Ржевский» Великим князем
Михаилом, с перепугано-несчастным выражением на лице, замерла
единственная и любимая дочь Его германского величества -
Виктория-Луиза.
Сам же Михаил одновременно прикрывал
собой принцессу и старался на каком-то птичьем языке утихомирить и
призвать к спокойствию главного героя сегодняшней трагикомедии,
безусловно, уже навеки вписанной в историю долгих и непростых
русско-германских отношений, – здоровенного сибирского кота
Мика.
Разъяренный зверюга, грозно распушив
поднятый трубой полосатый хвост и выгнув спину с вставшим дыбом
мехом, глухо, утробно рыча, мелкими шажками прохаживался по
ковровой дорожке, периодически награждая притаившихся двуногих
недобрыми, оценивающими взглядами. Когда же в фокусе его прицела
оказывался бедолага Дахс, несчастная псина начинала скулить громче,
и трясясь мелкой дрожью, глубже ввинчиваться филейными частями меж
белоснежных ботинок Императора и короля…
А как все хорошо начиналось парой
минут назад! Когда в предвкушении кровавой забавы, возмущенный
такс, узрев у тамбура незнакомого котэ, появившегося там даже не на
своих четырех, а на руках у дочери его господина-хозяина, вырвал
шлейку из рук незадачливого гофмаршала Эйленбурга, вознамерившись
раз и навсегда отучить мерзкого чужака от подобных вольностей.
С этого момента кошаку, теоретически,
оставалось жить секунд десять. Хотя обычно Дахс завершал экзекуцию
гораздо раньше. Но… что-то в этот раз пошло не так.
Уместно подсказать читателю, что
Вильгельм был страстным собачником и охотником. Кошек же он терпеть
не мог, за исключением крысоловов в многочисленных его дворцах и
замках. Но и к ним Экселенц относился утилитарно. За разумных
существ, достойных если не любви и уважения, то хотя бы мимолетного
внимания, мяукающее племя он не принимал принципиально. И разрядить
по его представителям заряд-другой крупной дроби, или натравить на
них псов при случае, возможности не упускал.