- Может, и так.
- Ладно... лирика это все. Что
теперь-то намерен делать, Николай Николаевич?
- Сделал уже. Заявил ему, что могу со
спокойной совестью принять столь ответственное и лестное для меня
предложение лишь тщательно обдумав, способен ли я оправдать такое
доверие. И... только после доклада Рудневу. И с его согласия.
- Ну, ты монстр! И что же он? В
ответ?
- Я ожидал чего угодно, на самом
деле... А Макаров? Он сам молча принес по рюмочке Шустова,
посмотрел на меня так... интересно взглянул... И говорит, примерно
следующее: "Умница, Николай Николаевич. Прекрасных офицеров
Всеволод Федорович под крылом своим собрал. Не только
профессионалов, но людей чести и достоинства. И как с такими можно
было япошек не побить? Не понимаю... Но! Война закончена. Даст Бог,
не завтра вновь барабаны нас позовут. Поэтому нынче адмиралу
Рудневу предстоит аврал не на палубах: надобно строить флот наш
новый для будущих дел. А мне и Вам его главную силу вышколить
предстоит. Тех офицеров и матросов, которые поведут наши эскадры в
грядущие сражения. Тактика и боевая подготовка. Кто с этим делом
лучше нас справится? Жаль, за себя я ручаться пока не могу
полностью, самураи здоровье изрядно подпортили. На Вас же надеюсь
крепко. Верю: не подведете..."
Короче, дал мне месяц на "завершение
дел с берегом". И сказал еще, что тот его разговор на повышенных с
Всеволодом Федоровичем никакого касательства к моему вопросу не
имеет. Что он все решил давно, а в случае если Руднев вдруг будет
против, сам с ним это дело обсудит и полюбовно договорится. Вот
такие наши дела, Николай Готлибыч. Сдается, что место дальнейшей
службы моей - дело решенное. И все идеи Щеглова по поводу МГШ,
лично для меня - мимо.
- Miles pardon, господа, но я не
разобрал, кто там у вас дурак, а кто подонок... Но то, что Николай
Николаевич покидает наш уютный кружок, я понял. Aquila muscas non
captat... Однако, это чертовски печально. Жаль... Такие планы
строили.
- Простите, дорогой барон, мы
все-таки Вас разбудили.
- Полно! Не стоит извинений. Меня
подняли не вы, а мочевой пузырь. Но раз уж пошли такие полуночные
толковища, подождите, я скоро вернусь. И, как говаривал один мой
хороший знакомый, прослуживший шесть лет в одесском порту: таки,
сказать у меня будет кое-что.
После того, как дверь за главартом
Рудневского штаба затворилась, Хлодовский выдержал короткую,
многозначительную паузу и продолжил: