– Я и сам не часто видел его, – сказал Дьюкейн, – но, уверяю вас, история с Еленой Прекрасной кажется мне невероятной. Не такой он был парень.
– С любым парнем может случиться такое, – сказал Биран и хихикнул.
Дьюкейн проигнорировал его.
– Мне кажется, он представлял собой скорее тип чудаковатого ученого. Наш последний разговор с ним был о полтергейстах. У него была теория о том, что они как-то связаны с залеганием подземных вод.
– Он общался с духами, – заметил Дройзен.
– В конце концов, – сказал Октавиен, – спиритизм и магия – все это связано с проблемой пола, всегда так было. Для большинства из нас проблема пола маскируется так или иначе. У него она воплотилась в спиритизме.
Дьюкейн не был уверен, что для большинства из нас проблема пола маскируется. Он не мог не подумать, было ли что-нибудь подобное у Октавиена.
– Есть ли у него близкие родственники? – спросил он.
– Кажется, нет, кроме сестры, которая много лет живет в Канаде.
– Придется мне встретиться с полицейскими, – сказал Дьюкейн, – и посмотреть, что у них есть, но сомневаюсь, что им удалось раскопать что-нибудь. Ты удивишься, Октавиен, что я на короткой ноге с полицией? А вам, Дройзен, было бы лучше сходить на Флит-стрит и разведать, что у них есть и кто сообщил в прессу об этом.
– Назад, в родные пабы! – сказал Дройзен. – Это приятно.
– А ты, Октавиен, напиши, пожалуйста, официальное письмо для меня.
– Я уже набросал его.
– Вставь туда, пожалуйста, что я имею право не раскрывать ту часть полученной информации, которая не связана непосредственно с расследованием.
– Полагаю, тут нет подвоха? – спросил Октавиен с сомнением.
– Конечно нет. В конце концов, мы ведь не интересуемся моралью бедного Рэдичи. Как его имя, кстати?
– Джозеф, – сказал Биран.
– Ты собираешься в Дорсет, Октавиен?
– Конечно! Более того, ты – тоже. Нет нужды приниматься за дело уже сейчас, пока Дройзен не сделает свою часть детективной работы.
– Хорошо. Позвони, как только узнаешь что-нибудь. – Он дал Дройзену номер телефона в Трескомбе. – Ну что ж, пока все, друзья.
Дьюкейн встал, Дройзен тоже. Биран остался сидеть, равнодушно глядя на Октавиена.
Дьюкейн мысленно отругал себя за плохие манеры. Он так привык, что в дружбе с Октавиеном он играл явно верховенствующую роль, что на минуту даже позабыл, в чьем он кабинете и кто проводит совещание. Но главным его чувством в этот момент была враждебность по отношению к Бирану. Однажды, много лет назад, на какой-то вечеринке в ресторане Дьюкейн случайно услышал слова Бирана о нем. Биран вслух размышлял: гомосексуалист Дьюкейн или нет. Выругав себя за слишком цепкую память, Дьюкейн подумал, что Биран особенно неприятен, когда разражается издевательским смехом.