На запах выползла Калиста Никоноровна.
– Что ты тут готовишь? – поинтересовалась она голосом умирающей.
– Варю китайский чай. Очень помогает при нервах, – ответил он.
– А на меня сваришь?
– Как пожелаете.
– Конечно, желаю, – ответила она и, чтобы Трубопроводов не смог её обделить, осталась на кухне.
Когда молоко остыло, Трубопроводов налил в чашки грамм по пятьдесят. Остальное, чуть более литра, он убрал в холодильник.
– Это и все? – разочаровано спросила Калиста Никоноровна.
– Вам хватит.
Калиста Никоноровна осторожно понюхала напиток, потом сделала маленький глоток.
– А ничего, – сказала она, еще раз пригубив из чашки, – мне, даже, нравится.
Трубопроводов подходил к молоку более традиционно. Считая, что оно гадко на вкус, он выпил свою порцию залпом и запил уже чистым молоком.
– А можно еще? – спросила Калиста Никоноровна, незаметно для себя опустошив кружку.
– Поймите, мне не жалко, но это лекарство, так, что, давайте отложим добавку.
– Тогда я пошла к себе.
В ожидании кайфа Трубопроводов включил телевизор. Кайф, как истинный разведчик, пришел незаметно, и Трубопроводов понял, что его прет, когда телевизор, высморкавшись, принялся цитировать Пушкина. В паузах между цитатами телевизор зевал и брызгал слюной и даже подмигивал своим еще не совсем плоским экраном. А вокруг простиралась бесконечная металлоконструкция, уходящая за горизонт во всех четырех измерениях.
Из комнаты Калисты Никоноровны доносились голоса. Она оживленно спорила о чем-то со Сталиным.
– Тебе не кажется, что пора уже и пожрать? – хитро подмигнув, спросил телевизор, спустя несколько квантов времени.
– Ты, черт возьми, прав, – ответил Трубопроводов, – но я забыл, как ходить.
– Элементарно, Ватсон, встаешь и идешь.
– Но я не могу встать.
– Это тебе только кажется. Собери свою волю… Ты можешь. Ты же можешь… Встать!!! – рявкнул телевизор.
От неожиданности Трубопроводов вскочил с кресла.
– А теперь иди.
Обнаружив на кухне баллон меда, Трубопроводов схватил большую ложку и принялся жадно есть. От удовольствия он мычал, похрюкивал и даже мурлыкал. В эту минуту он чувствовал себя Винни-Пухом.
– Если я чешу в затылке, – бормотал он наполненным медом ртом, – понятно, какие у тебя там опилки, если ты так жрешь сладкое. Волшебный медведь Кристофена Робина. Хороший, видать, был мальчик, если хранил план в Пухе.