— Но музтазхиру нравится твоя доблесть, воевода. Дургулель
Великий приглашает тебя на пир этим вечером!
Вот это да! Подняв голову, я с растущим в душе ликованием
посмотрел на царя аланов — и вновь разглядел след блеклой улыбки в
уголках его губ.
Кажется, это добрый знак!
Говорят, что человек, побывавший на войне хотя бы раз, побывал
на всех войнах. В чем-то это утверждение справедливо — по крайней
мере, если речь заходит о страхе, несправедливости, грязи, боли,
голоде и тоске. Но, находясь на пиру Дургулеля, я начинаю
подумывать о том, что человек, побывавший на одном средневековом
пиру, побывал на всех пирах этой эпохи.
Конечно, я могу и заблуждаться. Но горы печеной дичи на столе и
полные братины с хмельными напитками, шум разгоряченных
дружинников, бахвалящихся, или что-то увлеченно друг другу
доказывающих, или яростно спорящих, неровный свет факелов и
удушливая духота — все это я видел не раз. А то, что я сижу за
дальним от музтазхира столом, а мой главный здесь противник —
византийский посол — находится у самого подножия царского
возвышения, все это напомнило мне первый пир у Ростислава. Правда,
мой враг, вожак касожских пиратов и по совместительству сын их
князя, был воином и при случае принял вызов на поединок. Ромей
этого точно не сделает...
А еще присутствие хитрого грека заставляет меня всерьез бояться
даже дотрагиваться до кубка с вином. Понятно, сам он даже ни разу
не посмотрел на меня за весь вечер, но разве сложно было
подговорить, подкупить кого-то из слуг? Нет, умом я понимаю, что с
византийской стороны будет чересчур опрометчиво травить меня в
гостях у Дургулеля — он явно оскорбится. А оскорбление такого
государя, как Дургулель Великий, может быть чревато серьезнейшими
последствиями! Но если вдуматься — ромеи ведь по возможности
стараются использовать для разрешения конфликта чужие руки и мечи.
Ну, повозмущается музтазхир, погрозит пальцем — но, по сути, у
Византии нет даже общей границы с Аланией. А вот у Тмутаракани, чей
посол из приближенных самого князя погибнет на царском пиру, очень
даже есть. И таким образом, греки, даже подставив союзника, все
равно столкнут его лбами с собственным врагом. А там, глядишь, и
возмущение поутихнет, когда окажется, что у византийцев и ясов уже
есть общий враг.
Ох, не по себе мне от этих мыслей!