– Ну как можно положиться на такого генерала? Фанфарон. А если корпус вольют в действующую армию?
– Так всем будет крышка. Безвольный, бездумный человек.
– Я узнал, он пороху вообще не нюхал. Тыловая крыса. Либезит перед агитаторами всех мастей.
– Ты прав. Но кому сегодня шапка по Сеньке? Здесь остра нехватка офицерских кадров. Ты же видишь, какому молодняку вешают на погоны звёздочки. Как остановить горлодёрство серой массы?! Чуть что, и солдатня порвёт на куски.
– Хорошо ещё, что снабжение армии нормальное.
– Такими данными ты в полном объёме не владеешь. Боевое снабжение куда ни шло. Зато нет-нет да ощущаем перебои с продуктами. Хорошо, что у него большие связи с гражданской властью. Тем и держится.
– А представь, что творится сейчас на фронте. Никого не удивишь цингой и тифом. Если германец с австрийцем попрут, так хана! Транспорт ни к чёрту!
– Но главное, мой друг, нет в армии прежнего боевого духа. Вот что самое печальное. В наш успех никто не верит.
– И то, у солдат одно на уме – получить дома землю. Они воевать не хотят. Им мир подавай.
– А помнишь, как Милюков ещё в марте болтал газетчикам из Франции, дескать, русская революция устранит все препоны к победе России в войне?
– Трепло он. Обдурили царя, чтобы отрёкся, а сами мечтали только о власти. Вот дорвались. И что? Полный конфуз. Как ни верещали: «Не втыкать штыки в землю!», да солдат себе на уме. Разве его теперь такой агитацией проймёшь?
– Да что это за большевики такие? Откуда выскреблись?!
– Были они тихой цапой, шныряли по фабрикам и заводам, агитировали за равенство, за землю хлебопашцам. Момент, видать, чуют. Якшались с эсерами, потом сами с усами. У меня земляк был по сыскной линии. Говорил, что их боевики грабили банки, верховоды партийные снюхались за границей с германцами, те им мешки деньжат подкинули. О, пора в штаб, время…
Медленно, но сознание Миланюка наполнялось политической информацией, очерчивало приоритеты будущих устремлений. Но в душе теснилась большая горечь: он не мог понять, почему царь Николай отрёкся от престола, почему бросил на произвол изворотливой судьбы свою армию, весь народ России? А вся огромная страна буквально колобродила. Лишь в потаённых сибирских «медвежьих углах» жизнь по-прежнему текла неспешно, по устоявшимся вековым укладам. Александр в те минуты, когда остро переживал за недужность России, ещё не знал, что придёт на святую землю русскую время полного и беспощадного вероломства, чудовищной жестокости, попрания всего того, что было близко ему, крещёному человеку. Время неумолимо отмеряло день за днём, месяц за месяцем сплошной государственной хворобы. И как-то в ноябре вдруг власть совершенно переменилась. В их губернском городе нежданно-негаданно объявились некие большевики. И они, не много и ни мало, ссылаясь на постановления новой Петроградской власти, предъявляя мандаты, встали у руля города и губернии. Из центра страны приходили сообщения о начавшейся охоте на офицеров. Армейские заводилы-смутьяны становились во главе солдатских комитетов, требовали полной свободы, запрета отдавать честь залотопогонникам и вообще носить командному составу погоны. В казармах оставались те, у кого не было в городе полюбовниц или знакомых. Офицеры попытались было войти в контакт с командующим корпуса, однако тот оказался в совершенной прострации, беспробудно пьянствовал. Тогда старшие чины направили свою делегацию в ставку военного округа. Уже было известно, что поход Корнилова на Петроград провалился. Белая армия разлагалась катастрофически. Туземный конный корпус генерала Половцева в октябре вернулся на Кавказ. А в начале восемнадцатого года он будет вообще распущен. Теперь везде верховодили «краснопузые». В ставке округа решили: в назначенный день и час вывести верные присяге и боеспособные части в полном военном снаряжении, с боевыми и продовольственными запасами в столицу соседней губернии, где большевики не имели значительного влияния. Оставив в полном неведении комитетчиков и всех, кто жил в городе, остатки воинских частей, верные присяге, в ночной тишине, кто на поездах, а иные в пешем и конном строю скорым походным маршем покинули пределы своих гарнизонов. Подпоручик Миланюк в товарном вагоне, набитом штабной документацией, с небольшой группой офицеров проследовал к месту назначения. Восемнадцатый год сеял смуту в душах военных. Впереди не было никакой определённости.