Он, как и прежде, ничего не говорит, да и вовсе отсутствует, но создает впечатление. Не покидает чувство, что он доволен и горд. Люди, назначенные друг другу звездами, сошлись прежде срока и могут продолжить себя без пагубного для Сыча промедления. Он предпочел бы нырнуть на большую глубину, да не пускает поврежденная наследственность. Увлекшись, Сыч уведомляет собрание в том, что стоит ему перестроиться и отразить атаки недоброжелателей, завоевать пустырь, накрыть своим колоколом растленные города и сирые пажити, как он, усиленный, откроет скважину неимоверной протяженности и примется за предков совсем отдаленных.
– …Это невозможно, – качает головой Родион, когда видение отступает и цепь размыкается. – У него не получится. Иначе мы тоже бы переделались.
– Откуда нам знать, что нет? – возражает Андрей. – Предлагаю не отвлекаться на временные парадоксы. Действительность такова, что он умеет до нас достать, а мы беспомощны.
– Ой ли? – сомневается Родион. – Не захотим – его и вообще не будет!
– Прекратите! – Таня ударяет кулаком по столу и повергает их в замешательство. – Это ваш правнук! И мой – на секундочку, не забудьте! Он учудил над собой какую-то глупость и попал в беду. Люди мы или нет? Я уж не говорю о том, что родня.
Над столом повисает безмолвие. Оно гораздо тягостнее, чем было до сеанса связи. В реальности происходящего никто ни секунды не сомневается. Единый опыт в зародыше гасит попытки подумать на белое черное. Не удается и наоборот.
Пращуры медленно заливаются краской, осознавая и переваривая. Молниеносная перепалка, случившаяся только что, вдруг утрачивает всякое значение. Румянятся даже Соня и Родион, успевшие познакомиться прежде всех. Евгений один почему-то бледнеет, но Таня посматривает на него и пылает за двоих. Танкист таращится на Лиду, которая близка к помешательству. Долговязая Лида нескладна не только телесно, но и душевно; она существует в общей неуверенности, а потому в пониженной весомости – иными словами, верит всему, боится многого, хватается за пятое и десятое, плюс некрасива и, следовательно, потрясена своим неизбежным замужеством за человеком военным, почти гусаром. Она краснеет гуще всех. Наташа стреляет глазками в Андрея. Тот, по ее мнению, староват. Но это не такая уж помеха делу, напоминает ей недавняя мутная страсть, спровоцированная Сычом.