Только тогда Иоанн окончательно
понял, что проиграл. Он и сам уже начинал сожалеть о своем решении,
понимая, что уния с западной церковью приносит одни несчастья и без
того исстрадавшемуся народу. Но он не желал разрывать соглашение с
римским папой, который требовал немедленно исполнить взятые на себя
обязательства. Оказавшись таким образом в положении hac lupi,
hac cani[6], император вел двойную
игру: с одной стороны, не отрекался от унии, с другой — не
торопился претворять ее положения. Однако это приносило лишь новые
беды для раздираемого смутой города.
Единственным выходом мог бы стать
удачный военный поход против османов. В таком случае ромеи увидели
бы, какую пользу принесло объединение двух церквей. Но годы шли, а
помощи с запада все не было...
И вот — случилось! Христианская армия
двинулась на восток! Если крестоносцам улыбнется удача — турки
навсегда будут изгнаны из Европы, если же Фортуна окажется на
стороне османов... Для христиан на Балканах наступят темные
времена.
Солнце почти скрылось за горизонтом,
и я уже собирался вернуться обратно в свой кабинет, когда услышал
шаги за спиной. Обернувшись, я заметил человека, который неподвижно
застыл в тени деревьев. Нижняя часть его лица была закрыта маской,
а из-под надвинутого капюшона смотрели холодные, как свет мерцающих
звезд, глаза. Непонятно, как этот незнакомец мог очутиться здесь, в
окруженном высокой стеной и бдительной стражей поместье
императорского наместника. Мое сердце учащенно забилось — первой
мыслью было немедленно позвать на помощь, однако что-то удержало
меня.
«Кто ты? И что здесь делаешь?» —
спросил я как можно спокойнее, стараясь не выдать
волнения.
Человек ничего не ответил, а лишь
неспешно приблизился. Я старался сохранять хладнокровие, хотя в
случае внезапного нападения защищаться было нечем. Оказавшись рядом
со мной, незнакомец вытащил из рукава аккуратно свернутый лист
бумаги и, не говоря ни слова, протянул его мне. Как только я принял
посылку, он развернулся и скрылся в глубине сада так же бесшумно,
как и появился. Проводив странного гостя взглядом, я оставался
стоять неподвижно, различая лишь тихий шелест листвы да отдаленное
ржание загоняемых в стойло лошадей.
Не знаю, сколько времени прошло,
прежде чем я сумел взять себя в руки. Лишь убедившись в том, что в
саду никого больше нет, я аккуратно развернул письмо, пытаясь
прочитать его содержимое, однако в сгустившейся темноте не смог
разобрать ни строчки. Вернувшись в дом, я поднялся в свой кабинет,
плотно прикрыл за собой дверь и при слабом свете настольной свечи
прочел следующее: