Император потребовал тщательно
разобраться в случившемся, однако ни та, ни другая сторона не
согласились помогать расследованию. Сторонники Марка Эфесского
опасались, что Иоанн будет рассматривать дело в угоду латинян, а
венецианский наместник в городе заявил, что император ромеев вообще
не вправе судить итальянцев и что он самолично определит вину своих
земляков.
Напряжение между противниками и
сторонниками церковной унии достигло предела, и это чувствуют все:
греки, итальянцы, духовенство и сам император. Город напоминает
пороховой склад, готовый взорваться в любой момент.
Едва оправившись, я поспешил во
дворец. События начинали складываться скверно, и нужно было обо
всем предупредить императора.
Я вошел в небольшую комнатку,
отделявшую рабочий кабинет василевса от зала ожиданий, и лицом к
лицу столкнулся с посетителем, которого только что принимал у себя
Иоанн. Им оказался Марк Эфесский — человек замечательных качеств, с
которым я был знаком много лет. В самом раннем детстве он лишился
матери, и воспитанием его занималась мачеха, которая никогда не
питала к своему пасынку теплых чувств. Из-за раздоров в семье он
часто сбегал из дома, ища место для успокоения и уединения. Когда
он свел знакомство с моими родителями, они отнеслись к нему с
большой заботой и вниманием, а вскоре он стал частым гостем в нашем
доме. С тех пор мы сблизились и стали почти как братья, однако
жизнь определила нам разные поприща, и со временем наша связь
ослабела. Даже здесь, в Константинополе, мне редко удавалось
встретиться с ним лично, но мои любовь и уважение к этому человеку
за все эти годы ничуть не угасли.
Марк был облачен в старую поношенную
рясу небесно-голубого цвета и передвигался с большим трудом,
постоянно опираясь на палку. Последние годы его мучила жестокая
болезнь, вероятно, полученная во время двухлетнего заточения на
острове Лемнос. Ему едва перевалило за пятьдесят, а на вид он уже
сделался глубоким старцем, и никто не смог бы сказать с
уверенностью, сколько ему еще отмерено судьбой. Сейчас он вел
борьбу на два фронта: на одном — с неотвратимо приближающейся
смертью, на другом — с католиками-унионистами, и, судя по всему,
победа над последними имела для него куда более важное
значение.
Рядом с Марком шел какой-то монах с
удивительно бледной кожей и, что сразу же бросалось в глаза,
огромным родимым пятном на левой стороне лица. Монах, проходивший
первым, бросил на меня холодный подозрительный взгляд, а вскоре
меня заметил и митрополит.