«Это смертный приговор».
Усмехнувшись, я подумал, что
вообще-то уже умер. И тут меня быть не должно. И все эти ваши
Абсолюты с их сделками, с их тринадцатыми пусть идут в… это самое
небо.
«Тринадцатый?!?»
Судя по ее голосу, удивилась она
сильно.
Я принял стойку боксера, слегка
подпрыгивая, и стал выписывать двоечки. Ха, бой с тенью, левой в
голову, апперкот! Руки прыгали и дергались, как у паралитика. Этот
дрищ-святоша вообще ничем не занимался, только два пальца ко лбу и
умел прикладывать. Долбанная просва!
«Тебя Небо, по сути, уже сжечь
должно было!»
Словно в подтверждение слов моей
спутницы, Торбун и воины несколько мгновений смотрели вверх. Но
пауза затянулась, и десятнику надо было решать, как продолжить
поединок и при этом не потерять лицо. Зарубит мечом и будет прав,
его дело… Но лысый все же покосился на воинов.
А ведь осадок-то останется. И будут
эти Кроммал с Троргалом в пивном кабаке, на пьяную голову,
кому-нибудь затирать: «Ну, меча-то он так и не выпустил. Кто знает,
на что этот ноль был способен, мало ли».
Торбуну этого было не надо.
Его клинок гулко упал на землю, будто
рельсу уронили. Бритоголовый и бородатый великан, потирая руки, не
спеша направился ко мне. Мы наверняка выглядели смешно –
двухметровая шкафина и тощий дистрофик. Я успокаивал себя – зато
дистрофик кулаками вовсю махал, вспоминал боксерскую секцию,
которую так любил пропускать в юности.
В этот раз Торбун ничего не стал
говорить, а сразу кинулся в атаку. Я быстро понял, что земной
рукопашный бой ему не привычен, но ему это и не надо было. С его-то
комплекцией.
Громадный кулак понесся в голову, я
едва успел увернуться, вскинул ладонь, отбивая запястье, и наметил
ответный удар.
Ничего не получилось, я даже не смог
подвинуть его ударную руку, и кулак задел мне правое плечо. Я все
же отпрыгнул, едва не вывихнув все тело, ноги заплелись, и я чуть
не свалился. Но я устоял.
– Ого, – послышалось сзади, – Не
может быть.
Плечо горело неимоверно, казалось,
вслед за ним немело все тело. Я приложил ладонь, пытаясь затереть и
успокоить боль. Ну как есть, как будто шпалой с размаху долбанули.
Я покрутил правой рукой, пытаясь понять, могу ли еще на нее
полагаться.
– Нулячья мера! – выдохнул
Торбун.
Впрочем, в его взгляде, сквозь
ненависть и ярость, я заметил искорки уважения. Будто я теперь не
ноль, а ноль целых две десятых.