У истоков христианского притязания - страница 16

Такая непрерывность связи становится движущей силой в истории всего народа. «Мы видим, как слово Божие, всегда произносимое заново, вечно увлекает этот народ, движет им, формирует и преобразует, уничтожает и вновь созидает его»[50].

Вслед одному из исследователей Ветхого Завета мы могли бы сказать: «В конечном счете, Ягве и человек всегда связаны, но эта связь предшествует во времени собственно откровению и подготавливает его: она предстает как условие совершенной встречи»[51].

В предыдущей главе мы видели, что все религии, если судить по благородству интеллектуальных, нравственных и эстетических устремлений, которые они выражают, истинны и человек согласно потребностям своей человеческой природы должен сделать усилие и следовать какой-либо религии.

Далее мы видели, что потребность в откровении лежит в основе данной попытки, и это равнозначно для самых разных религиозных опытов.

В свободе и многообразии религиозных устремлений и учений преступлением стало бы заявление какой-либо из религий: «Я являюсь единственной религией, единственным путем».

Это как раз то, на что претендует христианство. И это было бы преступлением, поскольку являлось бы моральным навязыванием собственного выражения другим.

Следовательно совершенно правильно чувствовать внутренний протест против такого утверждения: было бы не правильно не задать себе вопрос о причине подобного утверждения, об основаниях этого великого притязания.

Притязание на откровение представляет собой состояние человеческого духа в постижении и реализации взаимоотношения с божественным согласно той альтернативе, которая показана в следующей схеме.

Горизонтальная линия обозначает вектор человеческой истории, над которой довлеет присутствие некого X: судьбы, рока, конечного quid, тайны, «Бога».

В любой точке своей исторической траектории человечество стремилось теоретически и практически постичь отношение между своей сиюминутной реальностью, своим эфемерным мгновением и его конечным смыслом; оно стремилось представить себе и пережить связь между своей эфемерностью и вечностью. Предположим теперь, что загадка X, загадочное присутствие, довлеющее над горизонтом, без которого разум не мог бы быть разумом, потому что он и есть утверждение конечного смысла, – что эта загадка проникла в ткань истории, вошла в ход времени и пространства и с невообразимой выразительной силой воплотилась в некий «Факт» среди нас. Но что в этой гипотезе означает слово «воплотиться»? Оно означает предположение о том, что это таинственное X стало явлением, обыкновенным фактом, присутствие и действие которого на исторической траектории можно констатировать.