Гай пригляделся. Поперек садовой
дорожки пролегала оживленная муравьиная трасса. Одни листорезы
тащили на спинках добычу, другие суетились порожняком. Рядом в
траве хромал какой-то жук с красивым металлическим отливом.
— Юлиан Гораций — бронзовка? —
осторожно спросил Гай.
Девочка молча протянула загорелую,
еще со следами младенческой пухлости, ручку к его ботинку,
подобрала в ладонь какое-то вяло шевелящееся долгоногое, встала и
отнесла потерпевшее насекомое к кустам глицинии в пышных сиреневых
метелках; замерла, потом быстро сунула ладонь куда-то вглубь
соцветий и вернулась к дорожке.
— Прости, что наступил на него. Там
у тебя что, больница?
— Там умиралка, — девочка опять
уставилась на мужчину, щурясь, но и не думая убирать с лица волосы.
— Бронзовку зовут Конрад, его так просто не раздавить. Но мои
муравьи могут его съесть, если захочу.
Она отряхнула песок с трусов,
единственного своего предмета одежды, и снова села в пыль. Муравьи
все так же тащили листья. Гай опустился на корточки, от земли
дохнуло жаром. Как только ребенок выдерживает эту погоду, еще и с
непокрытой головой.
— А вы — Гай Августин Тарквиний.
Хорошее чутье. Широкие возможности. Большое будущее. Всегда
выбираете выгодные решения.
Что ж, его предупреждали, что у
обоих объектов превосходная память и аналитические способности.
Наверное, девочка сидит под столом, пока взрослые обсуждают свои
крошечные планы по завоеванию мира. Сидит и запоминает все подряд,
как нерассуждающий мнемокристалл. Удивительнее ее речь — не по
возрасту сформированная, точная, ясно звучащая, без смягчающей
смысл детской неправильности или картавости.
— Диана, тебе не скучно играть с
насекомыми? А дружочек твой где?
— Насекомые не играют, они просто
программы. А Люция увезли. Он почти вырвался, такой сильный. Все
равно увезли. В шаттле.
Она перевела взгляд куда-то за плечо
Гая, туда, где высоко в небе плыло единственное облачное перышко
или остаток чьего-то конденсационного следа. Он успел рассмотреть
ровный сильный загар, ободранные коленки, длинную свежую царапину
на руке, заметить темные следы на запястьях, подозрительно похожие
на синяки.
Воображение услужливо дорисовало:
мальчика увозят, девочку держат. Молчаливое упорное битье в руках у
равнодушных взрослых. Поппея, ее биологическая мать, говорила о
девочке почти с ненавистью, как о чем-то чуждом, чужом. А ведь
считается, что римлянки чадолюбивы.