Он помнил, как десять дней назад перед той, несостоявшейся
операцией он полночи не мог уснуть и лежал, уставившись в темноту,
словно хотел напоследок наглядеться. И впору было повторить все
позабытые с раннего детства молитвы, если бы только это помогло.
Верно говорят, на войне атеистов нет. На войне и под ножом
хирурга.
Потом операцию отменили, и первое, что он испытал, было какое-то
стыдное облегчение. А потом Серёжа что-то сделал с его головой и
стало совсем не до того — до вчерашнего вечера. Теперь пути назад
больше не было.
За эти дни он так вымотался, что не было больше сил сдерживаться
— несмотря на все положенные накануне операции успокоительные. Он
вновь лежал в темноте, глядя прямо перед собой, а по левому виску,
за ухо ползла щекотная горячая струйка. Во рту было солоно. И
казалось, он снова лежит в мозаичной яме под черным южным небом, и
ветер бросает с краев ямы в лицо пригоршни соленого песка, и бродит
где-то наверху арабский коновал. И бормочет себе под нос.
А потом он проснулся в холодном поту — от мысли, что тот араб и
доктор аль-Хали — это один и тот же человек. Чем-то они были
похожи... то ли движениями, то ли голосом. Араб, лечивший и
оскорблявший его в плену, говорил по-русски, аль-Хали говорил
по-английски, это сбивало с толку. Но ведь таких совпадений не
бывает... Или нет?
Эта мысль крутилась в голове, пока медсестричка Зива Гольденберг
брила его, касаясь лица прохладными обтянутыми латексом пальцами и
приговаривая, что вот теперь он красавчик, пока он с помощью
санитара Шмуэля Каца мылся, сидя в душевой на пластиковой
скамеечке, пока его наряжали в операционный одноразовый балахон и
натягивали на ноги противоэмболические чулки, пока — в который раз
в его жизни — Боря готовил его к анестезии.
—Приветствую, сагам.
В предоперационную, где он лежал на каталке укрытый сизой
простыней, вошел доктор аль-Хали — поджарый, компактный,
бронзово-смуглый, в ослепительном васильковом медицинском костюме.
Шломо кивнул и пожал протянутую ему ладонь. Вообще такое обхождение
было непривычно: Серёжины ребята сроду с ним не миндальничали.
—Волнуетесь? — спросил хирург.
—Немного, — ответил Шломо.
Араб кивнул.
—Иншалла, джинн Сулейман, — сказал он. — Сделаю все, что смогу.
Удачи. Всем нам.
Врач хлопнул сагама по плечу и ушел мыться. А Шломо повезли в
операционную.