Вообще же, отпуск явно шел Шнеерзону на пользу, он выглядел
вполне здоровым, о перенесенном ранении напоминал разве что
темноватый след вокруг правого глаза.
Возле его ног вертелась маленькая собачка, коричневая и
мохнатая. Собачка безуспешно пыталась влезть Шнеерзону на колени и
крутила хвостом. Каплан заметил, что в руках сагама что-то
шевелится. Присмотревшись, он понял, что Шнеерзон держит на ладони
маленького кибера-зверушку и старается приладить ему заднюю ножку.
Кибер жужжал и барахтался.
—Да Жужа, не дергайся, — приговаривал Шнеерзон. — На трех ногах
далеко не ускачешь. Да погоди ты... Муля, ну хорош царапаться... —
он шевельнул ногой, стряхивая лезущую на колени живую собачку.
—Вот, все, беги, — он поставил Жужу на землю. Обе собачки, живая
и кибер, вопя и окусываясь ускакали в кусты. — Да осторожно, —
напутствовал их Шнеерзон, — ногу отломаете, ищи ее потом.
Он заметил Каплана и поднялся ему навстречу.
—Здравствуйте, — сказал он. — Этот балаган каждый день: они
отламывают ногу, потом приносят, потом опять отламывают. Хорошо
хоть приносят... Постойте, мы ведь знакомы...
—Добрый день, Шломо, — Каплан пожал протянутую ему руку. — Меня
зовут Моше Каплан, я навещал вас в госпитале.
—Да, конечно, — Шнеерзон кивнул и улыбнулся. — Я тогда был
немного не в форме и, мягко сказать, ни хрена не видел. Вы уж
простите, что сразу не признал. Вы проходите в тень… — он махнул
длинной рукой в сторону террасы.
— Ничего страшного, — следователь улыбнулся в ответ, поднимаясь
по ступенькам. Сагам поднялся следом. Моше посмотрел с террасы в
сад. — Уютно у вас тут. И интересно. Это чье творчество?
Он указал глазами на возвышавшуюся прямо перед террасой
композицию: из куста цветущего гибискуса торчала разлапистая
трехметровая тренога, на вершине которой был водружен сияющий на
солнце хрустальный шар, ощетинившийся блестящими вибриссами.
Гибискус был ухоженный, покрытый цветами разной формы и цвета,
внутри шара что-то клубилось.
— Вы о цветах или о механизмах? – хмыкнул Шнеерзон, проследив за
его взглядом. — Цветами мама занимается, а вот эти вот...
сооружения – это папино. Он у нас изобретатель. Видите, сколько
батарей на крыше? Всё для его мастерских.
— Понятно, — с улыбкой покивал следователь. – Очень
живописно.
— Это да, — согласился Шнеерзон. – Я ж, вы знаете, три года дома
не был, все в лаборатории... В августе, когда только приехал,
поначалу, честно говоря, тоже обалдел. А сейчас ничего, привык.
Пару раз копытами своротил, выслушал, что папа сказал, да и привык.
Теперь мимо этих штук хожу, как сапер вокруг растяжки.