—А, значит, мозги не отшибло! Уже
хорошо, — ответил голос сверху. Тоже по-русски, хотя и с акцентом.
Кажется, говоривший улыбался.
Скрип шагов удалился влево, и Шломо
услышал характерные шлепки подошв по полым металлическим трубкам.
Его собеседник решил спуститься в бассейн и подойти поближе. Смелый
какой.
Воды в углу совсем не осталось, и
Шломо, упершись лбом в стену, попытался двинуться. В глазнице снова
стрельнуло, к горлу подкатила противная горькая тошнота. Чертов
метаболизм... Не вырубиться бы.
Скосив, насколько сумел, полуоткрытый левый глаз, он различил
мутный силуэт — белый, с темной головой на фоне голубого и синего.
Небо было ярче, чем плитка. И такое же, как дома.
Силуэт приблизился. Не вплотную, остановился метра за два. Или
дальше. От зрячего глаза до его ног было много-много уходящих в
даль голубых плиточек. Предусмотрительно.
—Разговаривать будем?
—О чем? — Шломо отвернулся и вновь уткнулся носом в плитку.
Касаясь ресницами голубой эмали, прикрыл глаз. Вздохнул, стараясь
собраться. Разговаривать... Голова опять наливалась болью, но
другой, голодной. Вывернутые и скованные руки опасно онемели.
Этот... бить, наверно, будет. И не дотянуться. А если и
дотянешься?.. Тело, как ватное. А рукам кранты... Да... ты в полном
дерьме, сагам.
—О погоде конечно, — незнакомец, похоже, подошел вплотную. —
Идиоты…
Шломо почувствовал, как наручники сдвинулись. Оказывается,
чувствительность в руках сохранилась. О-о, еще как сохранилась...
Но это лучше, чем гангрена. Даже укрепленные ткани и органы имеют
предел прочности.
Незнакомец возился за его спиной, что-то тихонько звякнуло,
резанув болью стукнулась о плитку сперва одна рука, потом вторая —
и стальные браслеты исчезли. Кисти горели. Скруглив затекшие плечи
и сопя в плитку, он кое-как подтянул к себе руки. Освободили и
ноги.
—Только теперь без героизма и глупостей, — сказал незнакомец. —
Хотя похоже, у тебя ни на то ни на другое сил нет. Ну-ка…
Сухая крепкая ладонь незнакомца уверенно просунулась между левой
щекой и плитками. Другой рукой Шломо взяли за правое плечо. Он
дернулся, пытаясь вырваться. Кисти кололо и ломило, каждая весила
тонны две. Незнакомец отдернул было руку, но тут же прижал Шломо к
плитке, как прижимают бунтующего зверя.
—Я сказал — без глупостей.
Просунул руку под мышку, ухватился крепче, придержал голову —
короткий тошнотворный рывок — и он перевернул Шломо на спину.
Сливаясь с лазурью стенок бассейна, сверху обрушилась синева неба.
В поле зрения единственного глаза все плыло. Смаргивая набежавшие
слезы, он сумел разобрать, что над ним склонился смуглый мужчина,
вроде бы с бородкой, одетый в белое. Сухо захрустело: незнакомец,
кажется, надевал перчатки.