Днем у этой крохотной статуи не протолкнуться от туристов, а
утром – тишь да благодать, ни одного таджика не видать...
Монетка, другая, третья – все мимо. Женек свою долю удачи урвал
с первого броска.
Я занес руку с четвертой по счету монетой, но она так и осталась
зажатой между пальцами: из реки Фонтанки высунулась бледно-синюшная
рука. Высунулась, чтобы пригрозить мне кулаком.
- Что, упыреныш, выбрался из склепа? Духом свободы никак не
надышишься?
- Что? Кто там что протявкал? Тявкай громче, пусть ветер
носит!
Это за моей спиной привычно обмениваются подначками Шпала с Джо.
Это у них хроническое, ночь прошла впустую, если два моих приятеля
друг дружке слово «доброе» не сказанули. Причем делают они это к
обоюдному удовольствию, похмыкивая над особо удачными
подколками.
Пока я вертел головой, рука из Фонтанки никуда не делась, что
даже для горячечного бреда слишком.
Меня, конечно, воспитывали в духе мира и взаимоуважения, но
всему границы есть. И анемичными кулачонками мне грозить всякая
муть синюшная без ответа не будет. К тому же, мне своевременно
вспомнились слова служивого о том, что в Питере мне задержаться не
удастся, а я вызовы принимал всегда. Как от Родиона Громова, из
секции прямой дорогой отправившегося в юношескую сборную. Да,
отделал меня тогда Родька знатно, но и я один раз сумел его достать
левым боковым.
Я таскаю с собой в заднем кармане зажигалку, хотя и не курю. Это
со времен походов с классом вошло в привычку: огонь должен быть
доступен всегда, в любой глуши, в любую непогоду. Так что, в
качестве ответа на торчащий из воды вызов, я убрал монетку в
карман, вместо нее вытащил зажигалку. Перегнулся через парапет и
тихо-тихо пообещал:
- Завтра возьму с собой канистру бензина и вылью в воду. А затем
малую искорку высеку, - и чиркнул зажигалкой, прикрыв ее корпус
ладонью.
«Если тот дядька прав, и я получил некую связь с огнем
(допустим!), то...», - не успел я додумать эту сумбурную мысль, как
кулак, потрясшись напоследок как-то особенно яростно, ушел под
воду. - «Вот и славно».
До Литейного моста мы дошли в обычном режиме. А на мосту меня
накрыло: ноги налились свинцовой тяжестью, грудь сдавило, голову
словно в тиски взяли. И еще потянуло к ограде, где в руках двух
чугунных русалок на щите перекрещиваются скипетр, морской и речной
якоря. И за перильное ограждение потянуло... От одной из русалок
мне послышался гнусный смешок, похожий на тот, что издает Обуреева,
когда особо довольна сказанной гадостью.