— Боже мой! — вырвалось у меня. Я себя совсем не узнавала. — Нет…
В голове быстро пролетело, что Высоковский видел меня такой изуродованной. Я хуже циклопа, я просто ужас! И как я могла подумать, что он поцелует меня, когда я…такая! Хотелось сбежать и от себя спрятаться. В таком виде даже близким не хочется показываться, не то что Высоковскому.
Я стояла перед зеркалом, и слезы катились в три ручья. В голове стучало: я уродина! Но тут мои плечи схватили теплые руки, и к виску прижалась щека Михаила. Он мне говорил что-то вроде: «Вика, через пару дней опухоль с глаза сойдет. Он полностью восстановится»… Что-то там про врача было и про Гущина. Но я зажала кулаком рот и плакала.
Что мне до врача и до Гущина? Не их в таком ужасном облике он видит. И можно ли им верить? Я почти слепая, и глаз — страшный и кровавый, как из фильма ужасов, а он: «Сойдет»…
— Не смотри больше туда, — развернул он меня силой и, выждав паузу, добавил: — Надень повязку и принимайся за работу. Ты здесь работаешь.
Вот это меня в чувство сразу привело. Я на него разозлилась. Так разозлилась, что, будь у меня в руках автомат, вырубила бы его, не стреляя. Я была зла, как стая демонов. На бессердечие, на его холод, на то, что он — безразличный пылесос! Водонагреватель и то теплее!
— Я на больничном, — басом выдавила я.
— На больничном ты в офисе. У меня ты работаешь неофициально. Так что, к работе.
Он хотел выйти, но я его остановила:
— Мало я тебе отработала, жестокий самодур! Глаз подстрелили, лицо изуродовали… Теперь повязку ему носи. Не можешь смотреть на меня — маску купи.
— При чем здесь…
Интересно, все мужчины так плохо речь воспринимают?
— Конечно, как ты меня в офисе…
Я не договорила. Высоковский меня крепко обнял и поцеловал. Целовались мы долго. Я не хотела его отпускать, словно, пока он меня целует, я была прежней и обычной Викой. Не знаю, чем бы у нас все закончилось, но наш поцелуй прервал настойчивый стук в парадную дверь.
Высоковский отстранился и совершено спокойно пошел открывать непрошеному гостю. Я выглянула, чтобы увидеть, кто мне вечер так подпортил. На пороге стоял съежившийся Сережа.
— Я, страсть, как замерз… Не разрешите мне у вас в гараже погреться? Я точно знаю, там есть отопление и диван.
Михаил молча снял ключи с крючка и бросил их Гущину.