– Я Бейтера Шаргомного раз видал, – ухмыльнулся младший
из гостей. – Прыгает, бывало, задом вертит,
спотыкается смешно. И девчушка
при нём – кувыркается, шарами
жонглирует. Девчушка-то подросла, а папаша прямо не
изменился, словно его старость
не берёт. Такую нам рожу скорчил
– мы чуть со страусов не попадали!
Сурок побледнел, его щёки словно ещё
больше отвисли.
– Вы кушайте, кушайте, – забормотал
он, – я сейчас... кухарке пару слов...
И вывалился за дверь.
Но ни к какой кухарке он не пошёл, а
выбрел во двор и остановился, прислонясь к бревенчатой стене и
дёргая воротник рубахи, словно было трудно дышать.
Перед глазами стояло лицо Бейтера Шарго– мёртвое, бледное, неподвижное лицо в яме, вырытой
на краю болота, за колючими зарослями дикого кислярника. На дне ямы
стояла вода, она сочилась по
стенкам, но лицо Шаргоподнималось над водой и глядело вверх. Сурок лопату
за лопатой кидал в яму тяжёлые комья земли, тело циркача уже было
засыпано, а лицо всё ещё глядело вверх, словно стараясь
запомнить...
И тут же это видение сменилось
другим: мёртвый шут кривляется перед стражниками, корчит им
гримасы...
«Храни меня боги!
Стражник сказал: его старость не
берёт. Выходит, его и смерть не берёт? Говорят, все циркачи прокляты... И девчонка...
глаза бешеные... колдунья, да! А если он притащится на постоялый
двор? Этак проснёшься среди ночи – а он в ставни
стучит...»
Трактирщик передёрнулся от ужаса и
омерзения.
«На какой храм жертвовать? Какие
боги заступятся? Может, поселить
у себя бродячего проповедника? Они вечно хвалятся своей святостью –
такпусть отгоняет нежить?..
Нет, эти бродячиесвятыежрут как не в себя, такого не
прокормишь... одни убытки... Это мне за грехи мои! Много скопилось
грехов, много... Ох, страшно, как же мне страшно, хоть иди на
болото и топись от страха...»
– Это было красиво: увести
изумрудного дракона над озером и попутно сжечь на берегу
катапульту! – восхищался высокий стройный мужчина с проседью в
курчавых чёрных волосах.
Не только волосы, но и тёмная
кожа, и широкая грудь выдавали в
нём шаути. Но Гарраш Дайвенкар
поймал себя на том, что внешность собеседника почему-то не вызывает у негораздражения. Несколько лет назад, когда шла война, Гарраш
терпеть не мог шаутис, а теперь его не злят даже тяжёлые,
утолщённые верхние веки. Раньше противно было смотреть на
физиономии этих тварей – правильно их прозвали «жабоглазыми». А
сейчас – никакой неприязни.