А потом меня снова понесло!.. И я не могла оторвать карандаша от
появляющихся линий – и чётких, и мелких… Карандаш будто сам дёргал
мою кисть – лишь бы пальцы его держали, а на бумаге появлялся тот
же портрет – взрослого мужчины. Но – слепого! Потому что зрачков я
ему не рисовала, а тот, кто водил на этот раз моей рукой, словно
ослеп сам – не увидел, что глаза пустые… Опомнилась только тогда,
когда руку свело от судороги. И откинулась на спинку стула. Что у
меня получилось?
Да, этот мужчина – копия лохматого, только копия повзрослевшая.
Брат? Дядя?
Облизав пересохшие от напряжения губы, я осторожно поднесла
карандаш к рисованным границам пока слепых глаз. Но левой рукой я
теперь придерживала кисть правой. Осторожно, то и дело всем телом
откидываясь назад, чтобы физически отодрать карандаш от его «поля
деятельности», я принялась рисовать глаза. Первый получился
здоровым – тот самый, который был здоровым и вчера.Со вторым
пришлось тяжелей. Карандаш то и дело рвался начертать что-то своё,
не отпуская сомкнутых на нём пальцев. А я не давала себе впасть в
то состояние транса, при котором карандаш становился вообще
неуправляемым, и примитивно копировала первый глаз.
Сначала шло всё хорошо, а потом те силы, которые меня
использовали в качестве каркающей заклятия вороны («Ведьма!
Сволочь!»), решили, что я слишком крепко держусь, и справились со
мной другим образом. Когда я в очередной раз оторвала взгляд от
рисунка, комната перед глазами покачнулась. Мне показалось, что я
отключилась буквально на мгновения, но, когда снова увидела лист с
портретом, прокусила губу до крови. Второй глаз оказался светлым –
вытекшим, перерезанный всё той страшной чёрной царапиной. Всхлипнув
– даже не столько от страха, сколько от злости, я прошептала:
- Ничего… У меня, кроме карандаша, ещё и ластик есть!
Я сражалась с этим чёртовым портретом, наверное, всю ночь. Я
стирала царапину, старалась закрасить зрачок глаза… Иногда мне
казалось, я сошла с ума… А потом застонала от боли в спине и
оглянулась. За окном светлело… Согнувшись, я встала, походила по
комнате, с трудом воспринимая факт: будильник показывает шестой
час.
Снова подошла к столу. На портрете мужчина смотрел на меня
обоими глазами, хотя один из них и был перерезан царапиной –
правда, уже не такой отчётливо чёрной.