* ** *
Тяжелая поступь при каждом шаге
отзывалась болью в голове. Стоило замедлить движение, как
впивающиеся крюки начинали тянуть. Сильнее и сильнее. Илур уже не
молил о смерти, он желал ее. Звал в голос и протягивал вверх руки.
Хотя бы дуновение ветерка! Но даже когда Илур взмахнул руками,
желая освежиться, лицо его не ощутило ничего. Шаг, еще шаг. Сколько
уже было таких шагов. Одинаковых, шаркающих. Тысяча, две, десять?
Может, уже и сотня тысяч? Сначала он считал их, пытаясь хоть как-то
занять воспаленный разум, хоть как-то отвлечься. На шестой сотне он
сбился и не стал начинать заново. С тех пор прошло много времени.
Или так только кажется? Серебряная нить под ногами не тускнела и не
делалась ярче. Ни толще, ни тоньше. Она не менялась и вела к
неизбежности. Он ощупал рукой нить. Не видя собственных пальцев, он
чувствовал, что проводит ими по чему-то прохладному, немного
шершавому и твердому, словно камни на мостовой, и понял, что
несколько раз провел рукой по серебряной тропе, но никаких
разрывов, даже мерцания или помутнения он не заметил. И рука
ничего, кроме камня, не ощутила. И это единственное, что у него
осталось. Ощущать под ногами чуть прохладную землю. Землю, к
которой он хотел прижаться всем телом и не сдвинуться больше ни на
локоть, но он знал, что расплата последует незамедлительно, и он
больше не сможет противиться этому. Сколько раз уже он пробовал
развернуться, сойти с тропы, впиться руками в землю, не желая
продолжать путь? Пять? Или десять? Больше он не сможет терпеть это.
Умереть ему не дадут. Это он понял, когда в последний раз особенно
долго, плача и рыча, кусая землю, вырывая невидимые когти из груди,
пытаясь выскользнуть из несуществующего «ведьминого кресла», утирая
кровавую пену с уголков губ, хотел дать затерзать себя до смерти.
Но смерть не пришла даже тогда, кода он почувствовал, будто его
сажают на кол и раздирают пополам. Она забыла о нем.
Вскоре Илур попытался
представить, что случится в конце пути: увидит ли он что-нибудь,
кроме этой омерзительной и мерцающей, даже если закрыть глаза
ладонями, тропы? Или он просто упадет в мрачную яму, где его
встретит сам Нечистый или доверит своим прислужникам разобраться с
ним по своему разумению? Или, как рассказывают святые люди, в конце
будет туннель и свет? Только свет у людей, идущих Ввысь, —никак не
у него. Проклятого и идущего в Радастан. Может, вместо света будет
огонь? Или сплошная темнота? Но тогда он не увидит ничего до самого
последнего момента? Или не увидит ничего никогда? Так и будут его
истязать, применяя пытки, которыми он так любил вырывать признание
у еретиков и замешанных в ведовстве? А вдруг он уже идет дорогой
Радастана, и эта пытка и есть наказание? Несомненно, так оно и
есть! Пытка в том, чтобы вечно идти. Конечно же! Так он и сделает.
Это не сложно. Шаг, другой. Усталости не чувствуется. Третий,
четвертый. Викарий сам не заметил, как уверенно раздались его
плечи, гордо выкатилась грудь, шаги стали четче, быстрее. И на тело
накатили неожиданная легкость и блаженство. Хотелось бежать. И он
побежал так, словно у него были туфли с ангельскими крыльями,
совсем как у древних богов на фресках.