Словно птица, взлетевшая выше
самых высоких гор и потерявшая крылья, ощутил себя Илур, когда
перед ним выросли врата Радастана. Кругом все та же чернота, куда
ни поверни пустые глазницы, под ногами серебряная нить, и впереди
они. Тяжелые двери переливались всеми оттенками красного — от
темно-бордового до нежно-розового. Илур закричал от ужаса и услышал
свой вопль: обе створки громадных ворот, в несколько раз больших,
нежели все виденные им до сего времени, состояли из голых тел
мужчин, женщин, зверья и невиданных существ.Некоторым
туловищам не хватало рук и ног, некоторым головам — туловищ.Они переплетались неразрывно и кричали друг на друга, если было
чем, душили, если было чем, многие сношались, облизывали друг друга
черными языками. Отрубленные руки сами находили груди и
промежности, стискивали и хватали их. И из рваных незаживающих ран
продолжала литься кровь. Она покрывала большинство тел — белых,
желтоватых, темных, как смоль, — и собиралась в широком рве перед
воротами. Высокие и могучие воротные столбы были белых оттенков,
иногда переходящих в бежевый. Викарий застонал и упал на колени,
молясь: столбы, сделанные из огромного количества человеческих
костей, пугали страшными, вырезанными на них картинами греха,
разврата и смерти. Нечистые слуги, отгрызающие младенцам головы,
собаки с головами петухов, акулы с человеческими лицами, твари с
головой льва и рыбьим хвостом, пожирающие друг друга,
соблазнительные суккубы, похотливые сатиры.
А вокруг расползался смрадный
запах лежалых на солнце трупов. Илура вырвало прямо перед собой. Он
был уверен, что заляпал одежду, но не мог видеть этого. Он видел
ворота, он чувствовал источаемый ими смрад, он слышал крики боли и
греховные стоны. Он закрыл глазницы руками, не обращая внимания на
вновь появившуюся боль, но видение ворот пробивалось сквозь ладони,
словно они были из стекла. Викарий, всхлипывая, на четвереньках,
как избитая собака, пополз вперед. Ворота заметили его. Вмиг
прекратилось движение, и тела потянули к нему руки. Глаза способных
видеть смотрели на него. Способные говорить звали и
манили.
Благодать, снизошедшая со
стороны, отрезвила викария и высушила его слезы. Из темноты вдруг
показалась рука в ярко-солнечной латной перчатке и схватила его за
грудки. От одного прикосновения Илур вспомнил жизнь. Вспомнил вкус
родниковой воды, запах цветочного луга во время цветения,
прикосновение мягкого бриза. Вспомнил первую (и последнюю) любовь и
ласковые слова матери, когда он тяжело заболел в детстве. Ее
колыбельную…