мой друг, погибший на самой жестокой войне…
иногда я слышу, как он в тишине
сумрачных подъездов поет о том,
как невыносим совершенно
и невесом
глобус.
кто-то осторожно проносит его над пропастью,
мимо фонарей, что покажутся нам звездами,
мимо окон чужих – северного сияния
и, как будто бы в утешение,
мимо серых твоих глаз.
некоторые говорят – это бог,
он даже ночью глядит на нас.
он видит все: как мы в отчаянии бьем стекло,
как не находим выхода за углом,
не различаем цвета.
назавтра
и ты ничего не вспомнишь.
мой друг… наверное он зовет на помощь,
он написал уже сотню писем
арабскими цифрами в календаре.
ведь оставлять кого-то – это словно бросать курить,
засыпать под музыку из старого кинофильма.
ты этого не видишь, но каждый в форме,
военной форме и знает марш.
знакомые улицы рассыпаются, как витраж,
и каждый раз, когда ты говоришь, —
мне кажется ты тоже умрешь на этой войне,
войне с самим собой
за право из глубины
сознания
доставать новые мироздания,
и бросать их в пропасть,
в надежде, что-то бродит
мимо фонарей и чужих окон.
и где-то там за полярным кругом ты
называешь ночь старинными именами.
если бы из всего, что на свете есть,
мне оставили только память,
только память и тишину…
я бы точно знала дорогу,
с которой уже не свернуть.
я бы выбрала ее из тысячи,
из любых, из любых дорог.
январский ветер полощет флаг,
и словно ангельский плывет флот
по небу облако.
эта долгая зима как медленный земли обморок.
иногда мне кажется, что это я составляю слова
из кусков льда.
все, что с нами происходит, учит нас никогда никого
не ждать,
учит нас не смотреть в глаза, притворяться.
изменения незаметны как солнечная радиация,
как воздух,
слышишь? один на всех нас воздух.
очень часто мне хочется открыть глаза и проснуться,
но только каждая песня теперь колыбельная.
я живу в таком городе, где только оттенки белого.
впрочем, мир бесцветен без твоих слов.