Затем жирная, потная синева и ликующее солнце. Хорошо!
А утренний бриз, гладящий нежной свежестью шею, идущий от оцепеневшей плиты моря, местами покоробленной нужной рябью, и точечные, осторожные возгласы птиц – это, братцы, явление.
Кот Мотофей, дымчатое чудовище, которого закармливали всей общагой – он, кажется, был бесхозный. Домашнего зверя не люблю, и в отместку Мотя постоянно терся, подло мурлыча, о мои ноги. Хмурый сосед, с которым гоняли в шахматы. Лаконичный до восторга. Вот образец общения:
– Здравствуйте, Семен Палыч.
– Ладно.
– Погодка нынче… Вчера дождь шел, а сегодня сияет – живи, не хочу. Партейку, что ли!.. Ваш ход, Семен Палыч… Давеча слышал, ученые замутили человека со свиньей скрестить. Тонко. До чего ушлые ребята – все неймется, все пыркаются. Вы, Семен Палыч, как к ученым?.. Понял, никак. Пу-пу-пу, что-то ферзюка у меня бездействует. А вот такой коленкор, как вы взглянете?.. Нда, взгляд ваш, прямо скажем, неказистый. Ну хорошо – тогда маневр по флангу, так сказать, ход курвиметром… И здесь не впротык. Какой-то вы, Семен Палыч, неавантажный, я бы даже сказал, сильно гуттаперчивый. А вот получите презент от некоего офицерского чина… Вчера «У озера» показывали. Умеет Герасимов. Вы как к проблемам Байкала?.. Понял…
– Мат.
– Нда, нэ отэц. Черт, зря мерина пожертвовал… прощайте, Семен Палыч.
– Живи…
Наконец мы начали зарабатывать деньги. Первая получка возбудила нас чрезвычайно. Как, в сущности, немного надо молодому телу, как умеет даже толика в виде тривиальных денежных знаков резвить силы и чаяния, расшатывать дремотные потенциалы. У кассы бросились мечтать о покупках и вообще. Впрочем, все кончилось «Плиской» и «Гамзой» в плетеных полуторалитровых бутылях (отоварка поселка имела дискретный и малоассортиментный характер). Однако собственнические ощущения теребили надежное чувство уюта.
С наслаждением вспоминаю одну из бригадных посиделок. В обиходе предприятия существовала разномастная система поощрений, в числе которых имела место невеликая бригадная премия не помню уже за что. В раскидке на брата это составляло мизер, и самым естественным образом штукенция скопом пропивалась. Как только мастер сообщал, что корячится прелесть (это предусмотрительно происходило в средине смены и непременно в конце недели – о народе в те времена заботились), сидевший на кнопке кореец, лицо для плановой выработки малозначимое, моментально улетучивался. Стало быть, бригада после помывки, а кто и сразу из лавы – из тех, что угадывали на сложные уступы и заканчивали последними – стремились к столу, который уже давно соорудил кнопка Угай прямо вблизи от запасного бремсберга. Столом служил раскинутый на траве тент с обильной снедью и соответствующим количеством влаги.