В деревне Теребенево (Жиздринского уезда, Калужской губернии)
семилетняя девочка Саша говорила матери, что она с теткой Марьей, у
которой жила в няньках, каждую ночь летала на лысую гору.
— Когда все заснут, погасят огни, тетка Марья прилетит сорокой и
застрекочет. Я выскочу, а она бросит мне сорочью шкуру, надену я ее
— и полетим. На горе скинем шкуру, разложим костры, варим зелье,
чтобы людей поит. Слетается баб много: и старых, и молодых. Марье
весело — свищет да пляшет со всеми, а мне скучно в сторонке, потому
что все большие, а я одна маленькая.
То же самое Саша рассказала отцу, а этот бросился прямо к
Марье:
— Безбожница, зачем ты мне дочь испортила? Заступился Марьин
муж: вытолкал дурака за порог и дверь за ним затворил. Но тот не
унялся — и к старосте.
Подумал, подумал староста и говорит:
— Нет, я тут действовать не могу, — иди к попу и в волость.
Думал, думал отец и надумал сводить свою дочку в церковь,
исповедать ее, причастить и попытаться, не возьмется ли священник
ее отчитать. От исповеди, однако, девочка сама отказалась.
— Ведьмы не молятся и не исповедуются! И в церкви повернулась к
иконостасу спиной. Священник отчитывать отказался посоветовал
девчонку хорошенько выпороть.
— Какой сорокой она скидывалась, куда летала? И ты, дурак,
веришь болтовне ребенка?
Между тем, у избы встревоженного отца толпа мужи-ков и баб не
расходится, и девчонка продолжает болтать свой вздор.
В волости жалобщику поверили и Марью признали за колдунью.
Порылся писарь в законах и оповестил:
— Нет, брат, против черта ничего не поделаешь: никакой статьи
противу ею я не подыскал.
Пало на Марью подозрение, и слава ведьмы стала расти. Стали
соседки следить за каждым ее шагом, при-поминать и подмечать всякие
мелочи. Одна рассказыва-ла, что видела, как Марья умывалась,
перегнувшись через порог на улицу; другая — что Марья черпала воду
на сутоках, третья—что Марья в ночь на Ивана Купалу собирала травы
и т.п. Каждый шаг несчастной женщины стали перетолковывать в дурную
сторону. Мальчишки из-за угла начали в нее камнями бросать. Ни ей,
ни мужу нельзя стало на улице показываться — чуть в глаза не
плюют.
— Хоть бы ты, батюшка, вступился за нас!— умолял Марьин муж
священника. Священник пробовал убеждать толпу и успокаивать Марью,
но ничто не помогало, и, в конце концов, невинная и кроткая Марья
умерла в чахотке.