Вечером археологи со столичным «бомондом» доедали уху.
– Денисыч, ты не перегрелся? – громко осведомилась Анна Георгиевна и пустила ему под нос струю табачного дыма. – Уж звёзды на небе – а ты весь в мечтах о прекрасной незнакомке. Расскажи какую-нибудь басню.
– Неплохая мысль… хотя мечтать, конечно, веселее. По случаю археологической находки надо бы вспомнить что-то достойное.
– Мы тебе внимаем.
– История серьёзная. Её герой – дед Василий.
– Иваныч? – хихикнула Эля.
– Петрович. Но ты почти угадала. Он в Гражданскую воевал в двадцать пятой дивизии, у настоящего Василия Ивановича. Этот дед жил на окраине города в своём доме, а я и мой товарищ, тоже студент, снимали у него флигелёк. «Коммунистов» Василий Петрович не жаловал и уважительно отзывался только о Ленине и Чапаеве. Даже Фурманова недолюбливал. После контузии у него стала болеть голова и, вероятно, это как-то повлияло на его способность предугадывать будущее. Сначала, в сентябре тридцать седьмого года, он сбежал в другой город и устроился там помощником машиниста паровоза. Новой работой, к слову, был доволен, хотя помимо главной обязанности – то есть «смотрения» на дорогу с левой стороны – он должен был на подъёме бежать перед паровозом, держа ведро с песком, и сыпать песок на рельсы. Василий Петрович, тогда ещё просто Вася, долго не мог понять, зачем он удрал. Ну, было какое-то беспокойство и желание к «перемене мест». И лишь через год узнал, что за ним на старый адрес «пришли» уже через день после бегства. А железнодорожников никто не трогал. Их и на войну не брали. Второй раз он удивился в августе сорок первого, когда в разгар всеобщей паники и безостановочного отступления наших войск ему внезапно привиделась победа. Но в сорок первом он своё виденье уже осмыслил и выразил это такими словами: «Я успокоился, потому что появилась полная уверенность: мы победим». В третий раз он услышал подсказку незадолго до смерти Сталина. К сожалению, я тогда не уточнил, когда именно – в пятьдесят третьем году или раньше. Он понял, что дни «вождя» сочтены, но почему-то думал, что тот умрёт летом, а не в начале весны. А вот четвёртая подсказка была проверена уже мною, а не им. Василий Петрович сказал, что примерно в шестьдесят девятом году он уже знал – именно «знал», это его слово – о грядущем распаде Советского Союза, которое должно состояться примерно через двадцать лет. Я думаю, что подобных озарений у него было больше. Но рассказал он только об этих, исторических.