– Я х’чу знать, ’ткуда вы, к’кого врем’ни из, здесь что ин-т’р’сует вас. Правд г’в’рите, или я с’жгу вас.
Эверард покачал головой.
– Нет, – ответил он на диалекте ютов. – Я вас не понимаю.
Уиткомб быстро взглянул на него и промолчал, готовый поддержать игру американца. Мозг Эверарда лихорадочно работал: он понимал, что малейшая ошибка грозит им смертью, и отчаяние придало ему находчивости.
– В нашем времени мы говорим так…
И он протараторил длинную фразу по-испански, имитируя мексиканский диалект и немилосердно коверкая слова.
– Но… это же романский язык! – Глаза Стейна блеснули, бластер в его руке дрогнул. – Из какого вы времени?
– Из двадцатого века от Рождества Христова. Наша земля зовется Лайонесс. Она лежит за западным океаном…
– Америка! – Стейн судорожно вздохнул. – Когда-нибудь она называлась Америкой?
– Нет. Я не знаю, о чем вы говорите.
Стейн задрожал. Взяв себя в руки, он спросил:
– Вы знаете латынь?
Эверард кивнул.
Стейн нервно рассмеялся.
– Тогда давайте на ней и говорить. Если бы вы знали, как меня тошнит от здешнего свинского языка!..
Он заговорил на ломаной латыни, но довольно бегло, – очевидно, он изучил ее здесь, в этом столетии, – затем взмахнул бластером.
– Извините за недостаток гостеприимства, но мне приходится быть осторожным!
– Разумеется, – сказал Эверард. – Меня зовут Менций, а моего друга – Ювенал. Мы историки и прибыли, как вы правильно догадались, из будущего. Темпоральные путешествия открыты у нас совсем недавно.
– А меня… Собственно говоря, меня зовут Розер Штейн. Я из две тысячи девятьсот восемьдесят седьмого года. Вы… слышали обо мне?
– Еще бы! – воскликнул Эверард. – Мы отправились сюда, чтобы разыскать таинственного Стейна, влияние которого на ход истории считается у нас решающим. Мы предполагали, что он может оказаться peregrinator temporis, то есть путешественником во времени. Теперь мы в этом убедились.
– Три года…
Штейн начал взволнованно расхаживать по залу, небрежно помахивая бластером. Но для внезапного броска расстояние между ними было все еще велико.
– Вот уже три года, как я здесь. Если бы вы знали, как часто я лежал без сна и гадал, удастся ли мой замысел. Скажите, ваш мир объединен?
– И Земля, и остальные планеты, – сказал Эверард. – Это произошло очень давно.
Его нервы были напряжены до предела. Их жизнь зависела сейчас от того, сможет ли он угадать, какую игру ведет Штейн.