Наша троица влетела в стеклянную входную вертушку, которая
двигалась с величественностью и неторопливостью небольшой
галактики. Овод оттолкнул нас с Юлией к дальней стенке, а сам встал
между нами и медленно перекрывающимся входом. Сжимая в руках
пистолет, он пятился вслед за поворачивающимся турникетом.
Отсюда, с возвышения можно было окинуть взглядом всю длину
проспекта, до самой Староконной площади. Однажды я прочитал, что
поведение большой массы людей достаточно точно описывается
уравнениями гидродинамики, что толпа в значительной степени похожа
на жидкость. Но я даже не предполагал, что данное сравнение
окажется настолько точным и образным. Нашим глазам открылось дикое,
сюрреалистическое и не поддающееся описанию зрелище.
Проспект захлестнул бушующий шторм. Его грязные волны метались
между бетонными утесами домов, как утлые рыбацкие лодчонки
подхватывая и опрокидывая автомобили и торговые киоски. На моих
глазах большой экскурсионный автобус развернуло поперек дороги, он
накренился и рухнул набок, брызгами разбросав в стороны оказавшихся
поблизости людей. Рев стоял такой, что я спиной ощущал, как
вибрирует толстая стеклянная дверь.
Первый, пока еще немногочисленный вал, следовавший за нами, в
несколько мгновений пересек мощеную площадку и взлетел по
ступенькам ко входу. Овод выстрелил, и бежавшая впереди женщина в
строгом брючном костюме откинулась навзничь, падая под ноги тех,
кто поднимался следом. Они на секунду замешкались, и к тому
времени, когда они добрались до дверей, поворачивающийся турникет
уже перекрыл им путь.
Овод подскочил к нам, и мы все вместе, как только открылся
проход, буквально вывалились в холл.
-Олег, урна! – он указал мне на блестящую металлическую тумбу
рядом с турникетом, - заблокируй дверь!
Сообразив, что он имеет в виду, я, крякнув, опрокинул ее набок,
и в следующий миг поворотная дверь жалобно заскулила, зажав урну
между косяком и стеклянной створкой. В вертушку с той стороны тут
же набилась куча народу, которые колотили по стеклу кулаками,
беззвучно раскрывали рты и тянули к нам руки. При этом на их лицах
не было ни малейшего следа агрессии, только боль и усталость.
Простые служащие, бухгалтеры, учителя, инженеры… Люди, лишившиеся
собственного самосознания и превратившиеся в однородную плотоядную
массу без лица и разума. Мне стало жутко от мысли, что и я сам
тогда, в «Золотом быке» был точно таким же – слепым и равнодушным
исполнителем чужой воли. Меня аж передернуло, и я поспешил
отвернуться.