Маркиза всегда была добра ко мне и наверняка предупредила бы, если бы меня ждал выговор. Вновь набравшись уверенности, я вошла в покои матери. Дамы, разбиравшие сундуки, замерли в реверансе. Перед дверью спальни я остановилась, зная, что не могу войти без устного разрешения матери.
Небольшую комнату освещали жаровни и канделябры. Широкое окно в дальней стене выходило на долину. На столе громоздились книги и бумаги. На стене, бросаясь в глаза, висел потускневший и зазубренный серебряный меч Реконкисты, который несли перед матерью во время каждого сражения. В углу стояла кровать, наполовину скрытая резной ширмой из сандалового дерева. Голый мраморный пол лишь подчеркивал аскетизм королевы.
Я присела на пороге:
– Прошу разрешения войти в покои вашего величества.
– Разрешаю. – Мать появилась из тени возле стола. – Входи и закрой дверь.
Лица ее я не видела. Остановившись на подобающем расстоянии, я снова присела.
– Можешь подойти ближе, – сухо сказала она.
Я шагнула вперед, думая только об одном: насколько ей нравится мой нынешний вид. Хотя я была почти на ладонь ее выше, я все еще чувствовала себя маленькой девочкой, надеющейся на похвалу.
Мать шагнула в круг света от свеч:
– Что ты такое углядела, hija, что так на меня таращишься? – Видимо, она заметила мое волнение, и я тотчас же потупила взгляд. – Пора бы тебе оставить эту привычку. С самого детства ты так на все смотришь, будто его специально выставили на твое обозрение.
Она показала на табурет возле стола. Когда я села, она снова взглянула на меня:
– Ты знаешь, почему я тебя позвала?
– Нет, мама, – охваченная внезапным страхом, ответила я.
– Тебя следовало бы примерно наказать. Донья Ана сообщила мне, что сегодня днем ты оставила своих сестер и шитье и повела Каталину в сад. Как я понимаю, ты частенько исчезаешь подобным образом, никому ничего не говоря и без спроса. Зачем тебе это?
Вопрос застиг меня врасплох: она редко интересовалась моими личными делами.
– Иногда мне хочется побыть одной, – тихо пробормотала я. – Понаблюдать.
Мать села в мягкое кресло за столом.
– Что, во имя всего святого, может тебя так увлечь, что надо обязательно наблюдать за этим в одиночестве?
– Ничего особенного. – Про летучих мышей я ей рассказать, естественно, не могла: она никогда бы не поняла. – Мне просто нравится одиночество, и все. Меня всегда окружают слуги и учителя, а донья Ана постоянно донимает.