– Док, сюда. Помощь нужна, – опустив Андрея на траву, охотник отошел от него, освобождая место врачу. – Как тебя звать?
– Так и зови Доком. Что с ним? – присев на корточки рядом с парнем, медик начал копаться в аптечном боксе.
– Банши с ним. Вена задета.
– Но кровь остановилась. И края раны… Ты их что, прижигал?
– Что-то вроде того, – хмыкнув, Вик отошел еще дальше и опустился на землю. – Зашей его, и топаем отсюда. С «трехсотым» на руках далеко не уйдем, но хоть на пару километров отойти стоит.
* * *
По торчащим из обсидиановой воды огромным бетонным валунам – последним напоминаниям о стоявшей здесь дамбе – прыгал человек в глухом темном плаще, тихонько бормоча себе под нос. Река уже успокоилась, и переправа, хоть и стала делом довольно кропотливым и далеко не сухим, все же осталась возможной. Если не страшны хищники, таящиеся в воде. К счастью, путнику они были безразличны.
– Кажется, они далеко ушли…
– Но для верности стоило подождать еще немного.
– Да сколько можно? А вдруг след потеряю.
– На широкой трассе это будет проблематично.
– Ага, конечно.
– Конюшня!
– Заканчивайте детский сад. Это заразно.
– Боишься стать ребенком?
– С ума сойти боюсь. И так вон прикидывался дебилоидом, экстрасенсом-недоучкой.
– Ну, по факту, ты – он и есть.
– Да сейчас. Я абсолютно здоровый человек.
– Только разговариваешь сам с собой, на десяток голосов.
– Я разговариваю не с собой, а с вами.
– Так, может, мы – твое раздесятерившееся внутреннее «Я», и ты давно сбрендил?
– Не дождетесь. Кстати, как вояки-то меня отпустили? Кажется, даже не заметили, как ушел.
– Подумаешь, премудрость. Мы просто тебя прикрыли.
– Каким таким образом?
– Сдвинув пласты видимого… Долго объяснять, да и не поймешь ты. Лучше под ноги смотри.
– А, черт, ну вот опять.
– Что и требовалось доказать.
– Я так всю рыбу разбужу.
– Ну, по факту, тут живет не совсем рыба…
– Заканчивай умничать, кукла! Блондинкам не положено иметь мозги.
– Прекратите препираться. Впереди территория банши.
– Если скажу, что мне ссыкотно, ничё так будет?
– Угомонись, прикроем. Просто иди вперед.
Добравшись, наконец, до берега, человек в плаще скрылся в клубах белесого тумана.
По обеим сторонам дороги и до горизонта – однообразный, немного унылый пейзаж: едва тронутый таяньем снег, еще голое разнолесье. Ранняя весна – не самый верный друг карельской природы. Все ее величие раскрывается гораздо позднее, когда пробудившиеся деревья надевают роскошные платья из пахучей, сочной листвы. Они ловят в мягкие объятия ветер, разговаривая с солнцем десятками птичьих голосов. Они скрывают в пушистом подлеске животных, даруя им дом и пищу. Приход ранней осени лес празднует в новых пестрых нарядах, соревнуясь сочностью цвета со скоморохами прошлого. Его живые краски везде: на каждой веточке теплые тона листьев, под каждым кустом холодные – ягод. Но лишь зимой в полной мере ощущаешь всю нежность, всю легкость и хрупкость этой природы. Когда суровая вьюга укрывает землю снежной ватой, когда лютые морозы заковывают оголенные деревья в хрустальные панцири изо льда, несмело, смущенно восходит солнце… И весь мир начинает сиять. Лучи отражаются в мириадах стеклянных граней, и кажется, будто все вокруг излучает свой собственный искрящийся свет. На смену короткому, холодному дню приходит бархатная полярная ночь, и такой низкий, такой глубокий небосвод коронует северное сияние. А в остальное время карельская природа сладко спит, надежно укрытая покрывалом из опавшей прелой листвы.