– Как же ты узнаешь? – полюбопытствовал князь.
– К ворожее Марфушке пойду, – нетвердо ответила домоправительница и пытливо посмотрела на князя.
Лицо Григория Сенкулеевича потемнело и даже перекосилось при этих словах.
– С нами крестная сила! – набожно проговорил он. – Да в уме ли ты, Матрена?
– Ты меня, боярин, не замай! Мое дело, я и в ответе. А неужто же твоему ворогу без казни по белу свету бродить?
При напоминании о дерзком чужеземце, ранившем князя, глаза последнего сверкнули бешенством.
– Сам найду, дай срок! – глухо возразил он.
– Сам-то сам, а пока что я все-таки к Марфушке схожу.
– Как знаешь, только моя хата с краю, ничего не знаю.
– Само собой!.. Нешто я не ведаю?
Что-то вроде ласки мелькнуло в маленьких глазах князя, когда он взглянул на свою верную домоправительницу. Она поймала этот взгляд, и широкая улыбка расползлась по некрасивому лицу.
– В огонь и в воду за тебя, мой кормилец, пойду! – проговорила она, со странной нежностью целуя его в плечо.
Матрена Архиповна в молодости была приятна на взгляд, свежа, здорова, а главное – молода, так молода, что, оставшись вдовой двадцати пяти лет, страдала от избытка этой молодости и сил. Роста она была большого и силой с юных лет обладала неженской.
Князь Григорий Сенкулеевич тоже смолоду был и силен, и роста могучего, и нрава крутого, лютого; Матрена Архиповна не боярыней была, а вдовой купца именитого и богатого, и жениться на ней князь не женился, но она прожила у него в доме двадцать лет, словно жена, в церкви венчанная, и любила его, как только могла любить ее суровая натура.
Часто князь изменял своей подруге; в дом и пленниц вводил, и цыганок приваживал, но на все смотрела Матрена Архиповна сквозь пальцы, называя увлеченья князя забавой и не боясь, что кто-нибудь займет ее место в доме. Она потакала всем прихотям князя; часто своим изворотливым умом выручала его из беды и укрывала его преступления, которыми была богата необузданная жизнь Черкасского.
– А, чай, царь-то по головке не погладит, коль узнает, что ты его указ нарушил. В бой вступил, да еще в праздник! – сказала Матрена.
– Как ему узнать-то? – утирая бороду, спросил боярин. – Доселе не узнал, значит, и не узнает.
– То-то и есть! Стало быть, ворога-то твоего надо своим судом… чтобы никто не узнал?
– Вестимо.
– Не следовало и Пронскому князю говорить о нем.