– И все же я не понимаю, зачем мы это затеяли, – девушка говорила с отчетливой гримаской брезгливости. – Надо же – такой спектакль, и все – чтобы обдурить тринадцатилетнего мальчишку! Стратегический ход…
Геннадий снисходительно улыбнулся:
– То-то и оно, что не понимаешь, лапочка…
Ольгу неизменно бесил покровительственно-пренебрежительный тон бывшего бойфренда. Тот прекрасно об этом знал – и не мог отказать себе в удовольствии подколоть строптивую подругу.
– Что ж, попробую растолковать. Во-первых, – он разогнул указательный палец, – а как бы иначе он отдал нам эти свои бусины? Или ты предлагаешь силой у него их забирать? Нет, я понимаю, приятно решать сложные вопросы простыми методами, но в данном случае это не годится. Домик с порталом, видишь ли, принадлежит его папаше, и если мы вытряхнем из сынка то, что нам понадобилось, – нас могут не понять.
Ольга гневно вскинулась:
– У меня и в мыслях не было!..
Но Геннадий перебил девушку:
– Ну да, конечно. Ты белая и пушистая, как я мог забыть? Но тем не менее – как бы мы иначе получили бусины? И это только первое соображение. Второе же таково. – И Геннадий разогнул средний палец: – Сейчас парнишка испытывает чувство вины перед этими Олегом Ивановичем и его сынком – за то, что он вроде как нарушил обещание и все нам рассказал. Где гарантия, что он им попросту не напишет? Те, конечно, немедленно бросят все дела и примчатся в Москву – и что прикажешь тогда нам делать? Я бы на их месте постарался лишить нас малейшей возможности наладить контакт с девятнадцатым веком – и не думаю, что они дурее меня. А теперь у парнишки крепко засело в голове, что тем самым он разрушит твое с лейтенантиком «счастье», – так что, глядишь, он и повременит…
Дрон, потянувшийся было за двухлитровым баллоном «Очаковского», хмыкнул, но Геннадий облил его таким взглядом, что тот предпочел раствориться на фоне обоев – благо расцветка позволяла.
– А этого, – продолжал Геннадий, – романтическая натура нашего гимназиста не допустит. Сейчас он ощущает себя благодетелем двух любящих сердец – и упивается этой ролью. Вот и хорошо, и пусть – лишь бы глупостей не наделал.
Ольга скривилась от отвращения:
– Ген, неужели ты не понимаешь, что это все попросту мерзко? Ну ладно мы – в конце концов, в наше время никого уже не удивишь ни цинизмом, ни расчетом. Но он-то, мальчишка этот! У него глаза светлые, он верит и в любовь, и в добро, и в лучшее в людях – а ты вот так, за здорово живешь, манипулируешь его чувствами? Ты хоть понимаешь, что мы ведем себя как последние подонки?