А вот далеко на севере простиралась тёмная гряда гор. Видимо там
его и пленили, оглушили и с пыльным мешком на голове доставили на
эту гиблую плантацию. В первые дни он надеялся на предстоящий
выходной. Наивно предполагая, что рабам положен отдых в конце
недели. Но весь отдых вылился через три дня в пошлую смену команды
надсмотрщиков. Да смену тусклых, пропыленных мундиров, на более
яркие. От чего стало только хуже. Ибо старые садисты измотались
вконец и уже не так резво размахивали плётками. Да и выглядели они
более покладистыми. А вот новые злились как звери. Очевидно, работа
на этой плантации считалась для них наказанием. Среди них тоже не
нашлось ни одного человека заинтересовавшегося рисунками и цифрами,
которые Виктор спешно пытался нарисовать на земле чуть ли не
пальцами. Тут же раздавался грозный рык, свистели кожаные концы
плётки и спину умничающего «художника» украшала новая красная
полоска. Прикрываться было нечем, каждого раба украшала лишь
набедренная повязка.
Даже с командиром новой стражи не удавалось сблизиться на
короткое расстояние. Высокий и угловато нескладный офицер за
последние недели только и показался пару раз в пределах видимости,
проводя всё остальное время в недалеко расположенном крестьянском
доме.
Тогда Виктор решил дождаться кого-то из хозяев здешней жизни. На
худой конец управляющего, агронома или просто бригадира. Оказалось
и таковых здесь не бывает. Работы распределялись самими
надсмотрщиками, очевидно выросшими на здешних угодьях и не
сомневающихся в своих познаниях агрикультуры.
А условия ухудшались с каждым днём. Работать заставляли в
изматывающем темпе. Так, словно начиналась уборочная страда. Хотя,
по мнению даже дилетанта, она закончилась только недавно. При таком
физическом напряжении от истощения не спасала даже добавка в виде
сухой круглой лепёшки. Этот весьма вкусный и питательный продукт
получал каждый раб, перед входом в барак поздним вечером.
Количество отупевших людей, почти не менялось. За весь месяц
после его прибытия доставили лишь пятерых. Трёх женщин и двух
мужчин. Насколько он понял по остающимся иногда неподвижно с утра
телам, четверо за то же время распростились с жизнью. То ли от
скотских условий, то ли от не менее скотского отношения сожителей
по бараку. Ведь то, что творилось ночью, из-за одних только звуков
вызывало омерзение. А в последнюю неделю шестеро особо свирепых и
сильных рабов сформировали своё внутреннее государство. Они
пользовались одним языком, и действовали сообща. Сразу же после
закрытия ворот они насильно отбирали лепёшки у товарищей по
несчастью, а тех, кто успевал проглотить хоть небольшую часть,
жестоко избивали. Досталось весьма крепко и Виктору. Он даже
сопротивляться не стал. Хоть каждого по отдельности мог и убить,
потому что знал вполне достаточное количество приёмов защиты и
нападения. Но с группой одному не справиться. В следующие вечера
лепёшка отдавалась безропотно. Да и не только Виктором. А уж на тех
несчастных созданий женского пола, которыми шестеро ублюдков
забавлялись ночью, вообще стало страшно смотреть.